По отношению к ценностному центру (конкретному человеку) мира эстетического видения не должно различать форму и содержание: человек - и формальный, и содержательный принцип видения, в их единстве и взаимопроникновении. Только по отношению к отвлеченно-содержательным категориям возможно это различение. Все отвлеченно-формальные моменты становятся конкретными моментами архитектоники только в соотнесении с конкретной ценностью смертного человека. Все пространственные и временные отношения соотносятся только с ним и только по отношению к нему обретают ценностный смысл:

высоко, далеко, над, под, бездна, беспредельность - все отражают жизнь и напряжение смертного человека, конечно, не в отвлеченно-математическом значении их, а в эмоционально-волевом ценностном смысле. (130-131)

Действительно, в изобретении совершенно невозможно разделить форму и содержание, но принципиальным нюансом риторики поступка является модальность предписания: не должно! В риторике познания такого императива фактически не было, напротив, учебные руководства предписывали изобретение по общим местам как бы безотносительно к содержанию изобретения, по общим местам можно развить любую тему, это была форма порождения любого содержания. Не так у Бахтина. Любовно родить предмет во всей полноте его многообразия возможно только в нераздельности формы и содержания, причем неслиянность их на этапе изобретения может присутствовать только теоретически.

147

Мы догадываемся, что формальное завершение связано со смертью (человека, героя, предмета)45, но пока смертный жив вся оформленностъ его содержательна и относительна. Он - автор, а не герои, да и герой еще находится в изобретении in statu nascendi, он, другой, еще не оформлен, в то время как я-для-себя не формален в принципе (как, впрочем, и не содержателен).

Только ценность смертного человека дает масштабы для пространственного и временного ряда: пространство уплотняется как возможный кругозор смертного человека, его возможное окружение, а время имеет ценностный вес и тяжесть как течение жизни смертного человека, причем [?] и содержание временного определения, и формальная тяжесть, значимое течение ритма. Если бы человек не был смертен, эмоционально-волевой тон этого протекания, этого: раньше, позже, еще, когда, никогда - и формальных моментов ритма был бы иной. Уничтожим масштабы [?] жизни смертного человека - погаснет ценность переживаемого: и ритма, и содержания. Конечно, дело здесь не в определенной математической длительности человеческой жизни (70 лет), она может быть произвольно велика или мала, а только в том, что есть термины, границы жизни - рождение и смерть, и только факт наличности этих терминов создает эмоционально-волевую окраску течения времени ограниченной жизни; и сама вечность имеет ценностный смысл лишь в соотнесении с детерминированной жизнью. (131)

Время и пространство как формально-содержательный признак ситуации бытия человека в ее эмоционально-волевом тоне, связанном в воплощении с интонацией, а следовательно, в последнем счете с речевым

__________________
45 Этот подход недавно абсолютизировал К.Г.Исупов. См. его статью "Смерть другого" в сборнике "Бахтинологая" (Спб., 1995. - С. 103-116).

148

общением. Бытие человека, даже понятие смертности у Бахтина держится на риторических категориях. Завершение человека как его смерть осуществляется с древности в эпидейктических надгробных и поминальных речах, из которых и возникает эпос, в частности эпос Гомера. Однако, несмотря на традиционные ценности смерти, Бахтин на первый план ставит ценности жизни пусть даже смертного человека. Все-таки масштабы пространственно-временной ситуации определяются масштабами жизни, смерть лишь задает граничные термины. Впрочем, это лишь имеет значимые последствия в риторике поступка: жизнь ощущается и наполняется смыслом лишь на границе со смертью, поэтому нужна настоящая любовь к другому для изобретения речи, преодолевающей смерть, а не приближающей к ней.

Лучше всего мы можем пояснить [?] архитектоническое расположение мира эстетического видения вокруг ценностного центра - смертного человека, дав анализ (формально-содержательный) конкретной архитектоники какого-нибудь произведения. Остановимся на лирической пьесе Пушкина 30-года: "Разлука".(131)

В этой лирической пьесе два действующих лица: лирический герой (объективированный автор) и она (Ризнич), а следовательно, два ценностных контекста, две конкретные точки для соотнесения к ним конкретных ценностных моментов бытия, при этом второй контекст, не теряя своей самостоятельности, ценностно объемлется первым (ценностно утверждается им); и оба этих контекста, в свою очередь, объемлются единым ценностно-утверждающим эстетическим контекстом автора-художника, находящегося вне архитектоники видения мира произведения (не автор-герой, член этой архитектоники) и созерцателя. Единственное место в бытии эстетического субъекта (автора, созерцателя), точка исхождения его эстетической активности - объективной любви к человеку -

149

имеет только одно определение - вненаходимость всем моментам архитектонического единства [нрзб] эстетического видения, что и делает впервые возможным обнимать всю архитектонику и пространственную, и временную ценностно-единой утверждающей активностью.