Если я отвлекусь от этого центра исхождения моей единственной причастности бытию, притом не только от содержательной определенности ее (определенности пространственно-временной и т.п.), но и от эмоционально-волевой действительной утвержденности ее, неизбежно разложится конкретная единственность и нудительная действительность мира, он распадется на абстрактно-общие, только возможные моменты и отношения, могущие быть сведенными к такому же возможному, абстрактно-общему единству. Конкретная архитектоника переживаемого мира заменится [?] не-временным и не-пространственным и не-ценностным систематическим единством абстрактно-общих моментов. Каждый момент этого единства внутри системы логически необходим, но сама она в целом только относительно возможна; только в соотнесении со мной - активно мыслящим, как поступок моего ответственного мышления, она приобщается действительной архитектонике переживаемого мира, как момент его, укореняется в действительной ценностно-значимой единственности его. Все отвлеченно-общее не есть непосредственно момент переживаемого действительного мира, как этот человек, это небо, это

___________
39 О риторическом понимании времени и пространства см. мою статью в ј1 журнала "Риторика" "Подступы к типологии речи (современность Аристотеля и Розенштока-Хюсси)". - С.61-75.

135

дерево, а косвенно, как содержательно-смысловая сторона этой действительной единственной мысли, этой действительной книги; только так она жива и причастна, а не в себе в своем смысловом самодовлении. (125)

Возможно создать текст (говоря терминами риторики, несколько замутненными употреблением современной лингвистики) только в определенном времени и определенном пространстве и определенной системе ценностей, т.е. в определенной социальной среде, как будет конкретизировать Бахтин под маской. Нельзя создать текст вообще, а только телеологически, нудительно, под давлением моей причастности бытию. Можно, конечно, изобразить из себя литератора-сверхчеловека с волшебной горы независимого творчества, но это самопредставительство всегда будет относительным и недолгим в своих же собственных глазах. Хотя в России такая позиция, связанная с вытеснением риторики в пользу поэтики-эстетики, для многих, к сожалению, затянулась в XX веке.

Но ведь смысл вечен, а эта действительность сознания и действительность книги преходящи? Но вечность смысла, помимо его реализации, есть возможная не-ценностная вечность, не-значимая. Ведь если бы эта в себе [?] вечность смысла была действительно ценностно значимой, был бы излишен и не нужен акт ее воплощения, ее мышления, ее действительного осуществления поступающим мышлением, только в соотнесении с ним вечность смысла становится действительно ценной - значимой. Только в соотнесении с действительностью становится вечный смысл движущей ценностью поступающего мышления как момент его: ценностная вечность этой мысли, этой книги. Но и здесь ценностный свет заемный: нудительно ценна в последней инстанции действительная вечность самой конкретной действительности в ее целом: этого человека, этих людей и их

136

мира со всеми действительными моментами его; отсюда загорается ценностным светом и вечный смысл действительно осуществленной мысли. (125-126)

Бахтин от противного доказывает неценностность вечного в себе смысла, ибо тогда не нужен был бы акт ее воплощения, ее мышления, ее действительного осуществления поступающим мышлением. А что это за акт, как не словесное действие?

Все, взятое независимо, безотносительно к единственному ценностному центру исходящей ответственности поступка, деконкретизируется и дереализуется, теряет ценностный вес, эмоционально-волевую нудительность, становится пустой абстрактно-общей возможностью. (126)

Это к проблеме потери центра в постмодернизме. Центр пустых возможностей, разумеется, условен, безусловен центр активности человека в его воплощении.

С единственного места моей причастности бытию единые время и пространство индивидуализуются, приобщаются как моменты ценностной конкретной единственности. С точки зрения теоретической пространство и время моей жизни - ничтожные (отвлеченно-количественно; но участное мышление обычно влагает сюда ценностный тон) отрезки единого времени и пространства, и, конечно, только это гарантирует смысловую однозначность их определений в суждениях; но изнутри моей причастной жизни эти отрезки получают единый ценностный центр, что и превращает действительные время и пространство в единственную, хотя и открытую, индивидуальность. (126)

Метаморфозы. Как действительность превращается

137

в единственность, а время и пространство в индивидуальность. Смысл этих метаморфоз неразрешим на нериторических путях.

Математическое время и пространство гарантирует возможное смысловое единство возможных суждений (для действительного суждения нужна действительная эмоционально-волевая заинтересованность), а моя