Скачать 102.3 Кбайт
М.М.Бахтин: от философии поступка к риторике поступка
Все пространственно-временные и содержательно-смысловые ценности и отношения стягиваются к этим эмоционально-волевым центральным моментам: я, другой и я-для-другого. (122)
Интересно, что вокруг этих центральных моментов "нравственной философии" сразу же набрасывается (вполне в традиции русской риторики) схема родов словесности, восходящая, однако, по своей сути скорее в аристотелевскому делению, включающему науку, поэтику и политику. Содержание политики, по Бахтину, особенно показательно перекликается с Аристотелем36.
Первая часть нашего исследования будет посвящена рассмотрению именно основных моментов архитектоники действительного мира, не мыслимого, а переживаемого. Следующая будет посвящена эстетическому деянию как поступку, не изнутри его продукта, а с точки зрения автора, как ответственно причастного, и [2нрзб] - этике художественного творчества. Третья - этике политики и последняя - религии. Архитектоника этого мира напоминает архитектонику Данте и средневековых мистерий (в мистерии и в трагедии действие также придвинуто к последним границам бытия). (122)
В этом плане пропущена наука, ценности которой постулированы абзацем выше. Можно предполагать, что риторику научного дискурса Бахтин собирался показывать в первой части в сопоставлении мира мыслимого и переживаемого.
__________
36 Подробнее см., например, главку "Поступок и области культуры" в моей статье "Риторика поступка М.Бахтина" // Диалог: теоретические проблемы и методы исследования. М., 1991. - С.155-157.
127
Современный кризис в основе своей есть кризис современного поступка. Образовалась бездна между мотивом поступка и его продуктом. Но вследствие этого завял и продукт, оторванный от онтологических корней. Деньги могут стать мотивом поступка, построяющего нравственную систему. Экономический материализм прав по отношению к настоящему моменту, но не потому, что мотивы поступка проникли во внутрь продукта, а, скорее, наоборот, продукт в своей значимости ограждается от поступка в его действительной мотивации. Но уже не изнутри продукта можно исправить дело, здесь не пробиться к поступку, а изнутри самого поступка. Теоретический и эстетический миры отпущены на волю, но изнутри этих миров нельзя их связать и приобщить к последнему единству, инкарнировать их. Вследствие того что теория оторвалась от поступка и развивается по своему внутреннему имманентному закону, поступок, отпустивший от себя теорию, сам начинает деградировать. Все силы ответственного свершения уходят в автономную область культуры, и отрешенный от них поступок ниспадает на степень элементарной биологической и экономической мотивировки, теряет все свои идеальные моменты: это-то и есть состояние цивилизации. Все богатство культуры отдается на услужение биологического акта. Теория оставляет поступок в тупом бытии, высасывает из него все моменты идеальности в свою автономную замкнутую область, обедняет поступок. Отсюда пафос толстовства и всякого культурного нигилизма. (123)
Теоретический и эстетический миры отпущены на волю, теория оторвалась от поступка - спрашивается: а в какой области они были вместе до этого? Какая доктрина была потеряна так, что в результате этой потери поступок не справился с эстетической и
128
научной областями культуры и отпал в тупое бытие? Никакой другой теории поступка, кроме риторической теории действия словом, объединявшей в себе и эстетику, и политику, и науки, человечество по крайней мере в его европейской части не имело. Другое дело, что риторика никогда не осознавалась как теория поступка, в этом не было теоретической нужды, практически это всегда было очевидно. Ни с какой стороны невозможно было культурно (а не чисто биологически действовать), кроме как со стороны слова. Пока работали принципы изобретения по общим местам поступок не отрывался и не мог оторваться от иных культурных областей, его даже не существовало в теории отдельно от них: применительно к общим местам невозможно поступить вне эстетических, этических и познавательных норм, творчество и состояло в их освоении и, следовательно, можно было активно действовать, не выхолащивая поступок ни содержательно, ни эмоционально-волевым образом.
При таком положении может казаться, что за вычетом смысловых моментов объективной культуры остается голая биологическая субъективность, акт-потребность. Отсюда и кажется, что только как поэт, как ученый я объективен и духовен, т.е. только изнутри созданного мною продукта; изнутри этих объектов и должна строиться моя духовная биография; за вычетом этого остается субъективный акт; все объективно значимое в поступке входит в ту область культуры, куда относится созданный поступком объект. Чрезвычайная сложность продукта и элементарная простота мотива. Мы вызвали призрак объективной культуры, который не умеем заклясть.
Интересно, что вокруг этих центральных моментов "нравственной философии" сразу же набрасывается (вполне в традиции русской риторики) схема родов словесности, восходящая, однако, по своей сути скорее в аристотелевскому делению, включающему науку, поэтику и политику. Содержание политики, по Бахтину, особенно показательно перекликается с Аристотелем36.
Первая часть нашего исследования будет посвящена рассмотрению именно основных моментов архитектоники действительного мира, не мыслимого, а переживаемого. Следующая будет посвящена эстетическому деянию как поступку, не изнутри его продукта, а с точки зрения автора, как ответственно причастного, и [2нрзб] - этике художественного творчества. Третья - этике политики и последняя - религии. Архитектоника этого мира напоминает архитектонику Данте и средневековых мистерий (в мистерии и в трагедии действие также придвинуто к последним границам бытия). (122)
В этом плане пропущена наука, ценности которой постулированы абзацем выше. Можно предполагать, что риторику научного дискурса Бахтин собирался показывать в первой части в сопоставлении мира мыслимого и переживаемого.
__________
36 Подробнее см., например, главку "Поступок и области культуры" в моей статье "Риторика поступка М.Бахтина" // Диалог: теоретические проблемы и методы исследования. М., 1991. - С.155-157.
127
Современный кризис в основе своей есть кризис современного поступка. Образовалась бездна между мотивом поступка и его продуктом. Но вследствие этого завял и продукт, оторванный от онтологических корней. Деньги могут стать мотивом поступка, построяющего нравственную систему. Экономический материализм прав по отношению к настоящему моменту, но не потому, что мотивы поступка проникли во внутрь продукта, а, скорее, наоборот, продукт в своей значимости ограждается от поступка в его действительной мотивации. Но уже не изнутри продукта можно исправить дело, здесь не пробиться к поступку, а изнутри самого поступка. Теоретический и эстетический миры отпущены на волю, но изнутри этих миров нельзя их связать и приобщить к последнему единству, инкарнировать их. Вследствие того что теория оторвалась от поступка и развивается по своему внутреннему имманентному закону, поступок, отпустивший от себя теорию, сам начинает деградировать. Все силы ответственного свершения уходят в автономную область культуры, и отрешенный от них поступок ниспадает на степень элементарной биологической и экономической мотивировки, теряет все свои идеальные моменты: это-то и есть состояние цивилизации. Все богатство культуры отдается на услужение биологического акта. Теория оставляет поступок в тупом бытии, высасывает из него все моменты идеальности в свою автономную замкнутую область, обедняет поступок. Отсюда пафос толстовства и всякого культурного нигилизма. (123)
Теоретический и эстетический миры отпущены на волю, теория оторвалась от поступка - спрашивается: а в какой области они были вместе до этого? Какая доктрина была потеряна так, что в результате этой потери поступок не справился с эстетической и
128
научной областями культуры и отпал в тупое бытие? Никакой другой теории поступка, кроме риторической теории действия словом, объединявшей в себе и эстетику, и политику, и науки, человечество по крайней мере в его европейской части не имело. Другое дело, что риторика никогда не осознавалась как теория поступка, в этом не было теоретической нужды, практически это всегда было очевидно. Ни с какой стороны невозможно было культурно (а не чисто биологически действовать), кроме как со стороны слова. Пока работали принципы изобретения по общим местам поступок не отрывался и не мог оторваться от иных культурных областей, его даже не существовало в теории отдельно от них: применительно к общим местам невозможно поступить вне эстетических, этических и познавательных норм, творчество и состояло в их освоении и, следовательно, можно было активно действовать, не выхолащивая поступок ни содержательно, ни эмоционально-волевым образом.
При таком положении может казаться, что за вычетом смысловых моментов объективной культуры остается голая биологическая субъективность, акт-потребность. Отсюда и кажется, что только как поэт, как ученый я объективен и духовен, т.е. только изнутри созданного мною продукта; изнутри этих объектов и должна строиться моя духовная биография; за вычетом этого остается субъективный акт; все объективно значимое в поступке входит в ту область культуры, куда относится созданный поступком объект. Чрезвычайная сложность продукта и элементарная простота мотива. Мы вызвали призрак объективной культуры, который не умеем заклясть.
|
|