"Критика чистого разума" Канта, "Наукоучение" Фихте, "Система трансцендентального идеализма" Шеллинга, "Феноменология духа" Гегеля – вот ступени великого восхождения к вершинам теории познания. С этикой не получилось... "Я стыжусь, следовательно, существую", – говорил Соловьев, перефразируя Декарта" [68]. Именно стыд, совесть – нравственный элемент, по Соловьеву, "не только может, но и должен быть положен в основу теоретической философии" [69].

Можно понять озабоченность ученого и согласиться с выводами, что возникшее в России философско-религиозное учение всколыхнуло духовную жизнь Европы и определило поворот западной мысли (а также литературы, живописи и музыки) в сторону человека. Корни таких философских направлений, как феноменология, экзистенциализм, персонализм, – в России. Здесь был услышан великий вопрос Канта: "Что такое человек?" Русские попытки ответа на него эхом прозвучали на Западе, а затем снова пришли к нам как откровения просвещенных европейцев. "Почему так произошло? Почему мы забыли свое первородство?", – вопрошает ученый. Но если живые зерна брошены в плодородную почву, всходы появятся, как только лучи света упадут на нее.

Трудно обойти молчанием, хотя здесь "слова останавливаются", духовидца нашего времени П. А. Флоренского, доказавшего (пусть ценою жизни, воистину "смертью смерть поправ") единый исток религиозного чувства благоговения перед тем, что выше понимания человека, и научного знания. "Бытие в основе таинственно и не хочет, чтобы тайны его обнажались словом. Очень тонка та поверхность жизни, о которой дозволено говорить". Космос подвержен воздействию двух противоположных сил: Энтропии, Хаоса, всеобщего уравнения и Эктропии, Логоса, неповторимой индивидуальности каждого. Лишь через Культуру человек, внимающий Логосу, может избавить мир от смерти и дать ему Жизнь истинную: "Истинная реальность... одна: это – реализованный смысл или осмысленная реальность, это – воплощенный Логос" [70]. И та же нравственная озабоченность отвлеченностью европейского ума, не ощущающего единство трансцендентного – имманентного, решившегося на "принципиальное и навечное разделение смысла и реальности, духа и плоти, истины и силы – на два царства: царство субъективных истин и вне-истинных объективностей" [71]. Эрн не был одинок в борьбе за Логос.

Однако и в самой немецкой философии зрел приговор "меонизму" – в нигилизме Ницше, и в прозрении "Заката Европы" Шпенглера. Если Ницше объявил о "смерти бога", то Шпенглер – о смерти европейской цивилизации, и сделал это с такой силой, что не считаться с этим было уже невозможно.

>


--------------------------------------------------------------------------------


"ЗАКАТ ЕВРОПЫ" И РОССИЯ
Нет заботы беспрерывное и мучительнее для человека,
как, оставшись свободным, сыскать поскорее того,
перед кем преклониться. Но ищет человек преклониться
перед тем, что уже бесспорно, чтобы все люди разом
согласились на всеобщее перед ним преклонение.

(Достоевский)

Нрав русского народа просветит красота Духа.

(Е. И. Рерих)

О книге О. Шпенглера "Закат Европы" [72] написано немало. И понятно – она всколыхнула просвещенный мир, попав в болевую точку Истории. Не останавливаясь на ее глубинном содержании, я коснусь лишь тех моментов, которые имеют отношение к теме.

Абстрактная мысль, набравшая предельную высоту в панлогизме Гегеля [73], стала томиться по оставленному миру. Об этом свидетельствуют и Ницше, и Шпенглер, каждый по-своему: один потянулся к земной основе, другой – к небесной. Естественно, книга Шпенглера оказалась близка русским уже тем, что явила не "мертвый кристалл мысли", а "организм слов", "живой цветок", по выражению Ф. А. Степуна [74]. И это искупало формально-логические неувязки концепции Шпенглера, которые имеют смысл "как гностически точные символы".

Шпенглер выделил три великие культурные эпохи: "аполлоновско-античную", "арабско-магическую", куда он отнес христианство до крестовых походов, и западную – "фаустовскую". Великие культуры конечны, и он предвидел закат фаустовской культуры на исходе второго тысячелетия, или, говоря словами Бердяева, увидел в "судьбе Фауста – судьбу европейской культуры". Но почему ее назвали "фаустовской"? Фаустовская душа рождается из чувства бесконечности, а стремление к бесконечности рождается из христианства. По мысли С. Л. Франка, христианство сделало возможным фаустовскую душу и математику бесконечного, что не принимал во внимание Шпенглер. Христианство у него вообще исчезает, а переход от одной культуры к другой выглядит как отмирание одной и зарождение другой, без внутренней непрерывности. Тогда как История, с точки зрения Франка,

"является нам, при всей случайности и смутной хаотичности ее внешних событий, необходимым осуществлением вечных возможностей или потенций, предуказанных самой неизменной природой человека, драматическим изживанием целостного смысла человечества, – изживанием, каждый момент которого имеет свою самодовлеющую ценность и постигается из его связи с всеединством сверхвременного бытия".