Философия Ницше – не вся правда о человеке, а лишь часть ее, так же как "нигилизм" Ницше – не вся правда о человечестве, а лишь часть ее. Судите сами! "Человек – это канат, натянутый между животным и сверх-человеком, – канат над пропастью" (значит, сверх-человек не должен останавливаться, идя по этому канату, чтобы не рухнуть вниз).

"Опасно прохождение, опасно остаться в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка.

В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и уничтожение...

Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи; но эта молния называется сверх-человек. Но если человек – "мост", то молния может испепелить его.

"Я стремлюсь к своей цели, я иду своей дорогой; через медлительных и нерадивых перепрыгну я. Пусть будет мой путь их гибелью". И он стал их гибелью.

"Я призываю вас не к работе, а к борьбе. Я призываю вас не ж миру, а к победе. Да будет труд ваш борьбой, и мир ваш победою!

...Вы говорите, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам, что благо войны освящает всякую цель.

Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему. Не ваша жалость, а ваша храбрость спасала доселе несчастных"" [29].

Как легко перевернуть правду в неправду, – и миллионы жертв на поле Идеи, родившейся от отчаяния. Нужно иметь мужество, чтобы смотреть Правде в глаза, не отвести взора (мы слишком долго отводили и разучились видеть). Ницше нелегко достался двойной бунт: против бога и против человека (не отверг бы бога, не понадобился бы "сверх-человек"). Но вспомним, Блаженный Августин говорил: "Когда человек живет по человеку, а не по богу, он подобен дьяволу" ("О граде божием", XIV, 4). Тот самый случай, когда "да-да, нет-нет, что сверх того, то от лукавого", – если не бог, то дьявол, третьего не дано. "Человеческое, слишком человеческое – это всегда нечто животное", – вслед за Ницше повторяет Акутагава. А Заратустра вещал:

"С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже простираются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – к злу".

Что говорить, человек, действительно, не ангел.

"Поистине, человек – это грязный поток, – молвил Заратустра. – Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым.

Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он – это море, где может потонуть ваше великое презрение.

В чем то самое высокое, что можете вы пережить? Это час великого презрения.

Час, когда ваше счастье становится для вас отвратительным, так же как ваш разум и ваша добродетель.

Час, когда вы говорите: "В чем мое счастье? Оно – бедность и грязь и жалкое довольство собою. Мое счастье должно бы было оправдывать само существование!"

Час, когда вы говорите: "В чем мой разум? Добивается ли он знания, как лев своей пищи? Он – бедность и грязь и жалкое довольство собою!" [30]

В самом деле. Разве тупость и пошлость, дряблость и трусость не вызывают отвращения, "великого презрения", как, скажем, вызывали у Э. Золя: "Тщетно мы стряхиваем с себя этих бездарностей: они напирают на нас, душат, прилипают к нам... Мир устал от наглого господства посредственностей. Я ненавижу их". Так и назвал свое эссе – "Что я ненавижу?" [31].

Параллельно утверждается христианский идеал – "свет во тьме светит" – Толстого, Достоевского.

"Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга" (Ин., 34). Отвечая на зло злом, лишь увеличиваешь зло мировое. Человеку нужна одна сердечность, и не ради другого, а ради своего же спасения. Однако в XIX в. в Европе популярен культ силы, сильной личности, противостоящей посредственности.

Ницше уповал на Человека. Но Человек только еще ждет своего часа, своего рождения, он еще не стал собой, и правота Ницше в том, что он не хотел мириться с не-человеком или до-человеком. Но вот в чем вопрос: способно ли "море" поглотить грязь? Ведь и море погибает, когда в него вливаются грязные потоки. Нам ли этого не знать: почти уж не осталось здоровых, не "заболевших" морей. Значит, не пряв Ницше: море не может бесконечно "принимать в себя грязный поток и не сделаться нечистым". И, значит, нет другого выхода, как самоочиститься каждому потоку. Над дурным человеком может возвыситься лишь дурной сверх-человек.

Но вернемся на двадцать пять веков назад, когда человеческому морю еще не угрожала гибель. "Когда дао находится в мире, (все сущее вливается в него), подобно тому как горные ручьи текут к рекам и морям" ("Даодэцзин", §32). Для этого не нужно быть ярким, как молния, а нужно быть тихим, как вода. Дао-человек следует "естественной честности" (дуань чжэн), ни над кем не возносится, ощущая равное ко всему отношение.

"Великое дао растекается повсюду, вправо и влево.
Благодаря ему все сущее рождается и растет.
Имея заслуги, не имеет имени.
С любовью воспитывая все существа,
не считает себя их господином.