Исходящее из Хаоса к нему возвращается. Так завершается путь Власти, берущий начало в стремлении древних греков покорить природу и богов, прислушиваясь к собственным "даймонам".

Развивая принципы философии Беркли, Юм с неизбежной логичностью приходит к признанию, что душевная субстанция не существует совершенно так же, как и материальная: "Материя не существует – вот последовательный, парадоксальнейший вывод, неизбежно вытекающий из Бэконо-Декартовского отрицания природы, как сущего" [61]. Рационализм, утверждает Эрн, приводит к расцвету универсального меонизма.

Идеал всеединства обернулся практикой всеотрицания. Значит, что-то неверно, что-то нарушено в самом подходе; в том, как человек воспринимает мир и строит с ним свои отношения. Выход философ видит в обращении к изначальному Логосу, к полноте Бытия: в воссоединении человека с природой, ума и сердца, в снятии дуализма, порождающего губительную односторонность, в полном совпадении субъективно-переживаемого с объективным порядком и строем Вселенной (то, что Н. Бор назвал "согласовать наше положение как зрителей и как действующих лиц в великой драме существования"). Животворящий Логос может оживить сущее, противостоять рационализму, почти завершившему круг своего развития, дойдя до "чистого хаоса и безумия".

Логос не есть абстракция, "мир в самых тайных недрах своих логичен", т.е. сообразен и соразмерен Логосу. Жизнь, утратившая связь с Логосом, утрачивает смысл, форму, уподобляется чистому Хаосу. Не тому, "зиждительному, родному" хотя и страшному", который воспевается Тютчевым, не первоначальному Хаосу, темной мощи творящей природы, "живому корню всякого бытия", как в космогонии древних греков. Нет, новоявленный Хаос, по мнению философа, – уже абсолютная тьма, погашение жизни в мертвящей атмосфере меонизма. Этот Хаос уже ничего не рождает, но все уничтожает, все сводит на нет, чему свидетельство философия и культура, ибо "рационализм не понимает в культуре самого главного. Ведь корень культуры – Творчество. Созидается культура лишь Творчеством" [62]. Рационализм лишил даже Хаос его творческих потенций, а культуру – живительной силы.

Истинная философия, по Эрну, таит в себе две стороны: Эрос и Логос (платоновские веяния). Эрос в своем стремлении рождать и творить оплодотворяется лишь Логосом, который имеет три аспекта: космический, божественный и дискурсивно-логический. Логос божественный открывается индивиду через искусство, поэтическое слово, звук, цвет; Логос космический – через "натуральные религии". В поэтической интуиции, в акте "умственной воли" мысль восходит к абсолютному смыслу вселенского бытия. В процессе Эволюции совершается проникновение Логоса во все сферы и элементы существующего – происходит одухотворение материи [63].

Но есть и те, кто противится всемирной Эволюции, кто вызывает из темных недр земли зверя – Антихриста. Из носителей духа Антихриста нарождается "стадо людей без человеческих душ, которое будет куплено хлебом". И лишь человеческой Личности под силу снять извечное противоречие между царством свободы и царством природы (необходимости), ибо в своей ноуменальной сущности она принадлежит к царству свободы.

Человек – средоточие энергий – может и должен, явиться действительным посредником между двумя, мирами, той точкой, в которой оба мира реально соприкасаются, а без этого, без признания именно за человеком назначения утвердить царство свободы в царстве необходимости, не может быть осмыслен процесс вселенского освобождения, ибо это освобождение совершается через людей.

В. Эрн, как и Н. Бердяев, видевший смысл Истории в поступательном движении к богочеловечеству, возлагал надежды на Россию, единственную наследницу Логизма. Именно Россия, с его точки зрения, в состоянии осуществить идеал христианского социализма в силу ее общинного уклада, духа соборности, того, что Достоевский называл "вселенскостью", а Е. Н. Трубецкой – "интуицией всеединого сознания". России, по убеждению Эрна, назначено восстать против бездуховности века, всепоглощающего онтологического нигилизма (меонизма), вернуть веру в сущее, в Разум-Логос, в целого Человека. "Историческое столкновение ratio и Логоса, неминуемое и неизбежное, может произойти лишь в России".

И потому, что философская мысль России избегала "дурной отвлеченности", была всегда существенно конкретна, т.е. проникнута онтологизмом, естественно вытекающим из основного принципа Логоса, она достигает "всечеловеческих вершин" в глубоко философском творчестве Тютчева, Достоевского, Толстого. Отсутствие стремления к "дурной отвлеченности" обусловливает любопытную черту: отсутствие систем. "Всякая система искусственна, лжива и, как плод кабинетности, меонична". В порабощенности схемой Эрн видел "корень всех искажений".

Русская мысль, так уж повелось, искала Правду и Истину но столько в научных штудиях, сколько в духовном подвижничестве, "духовидении", православном строительстве, что отразилось на трепетном Слове философов. Эрн верит в перспективу русской философии, именно в силу ее принципиального онтологизма, ориентированности на Целого человека, которого жаждала душа Г.