И у Аристотеля есть все, есть и идея, для которой только сейчас приходит время, – о присущности материи энтелехии (близко китайскому понятию "ли" – внутренняя форма вещи). В той же "Метафизике" сказано: "Причиной называется... форма, или первообраз, а это есть определение сути бытия вещи" ("Метафизика", V, 2). Если у Платона цель, благо находятся вне чувственного мира, то у Аристотеля сама "материя" есть носитель энтелехии (Там же, VII, 13), т.е. сама материя стремится к реализации заложенной в ней Формы, или осуществляет в процессе своего одухотворения благую цель – Энтелехию (что близко как идее русского космизма – о духовности самой материи, так и современной науке, которая исследует законы самоорганизации материи).

И все же и в этом случае есть принципиальное расхождение у Аристотеля с его восточными современниками. Его сознание тяготеет к теогоническим образам Хаоса и Ночи. Может быть, в этом одна из причин упования на "деятельность" как на возможность выстроить из Хаоса Космос. Для восточных же мудрецов истинный Ум (праждня) пребывает в самом человеке и проявляется в Недеянии. Значит, деятельность не "предшествует способности", а вытекает из нее (хотя ясно, что речь идет о разных уровнях сознания, но праджня, присущая каждому, благодаря Недеянию реализуется). Восточный мудрец не ставит в один ряд "предмет желания и предмет мысли", ибо одно другому противоречит. Сознание очищается от желаний, связывающих его природу, обрекающих на страдания. В западной эйкумене – доминанта "действия", восторжествовала в конечном счете "воля к власти", которая в XX в. воплотилась в крайние формы.

Естественно, при ориентации на Недеяние "воле" не могли придать такого значения:

"Пусть опустошится и исчерпается моя воля, чтобы она никуда не направлялась и не знала, куда пришла; чтобы уходила и возвращалась и не знала, где остановилась. И я бы уходил и возвращался и не знал бы конца (этому движению). Я блуждал бы в бескрайней пустоте, где появляется великое знание, и не знал бы его пределов"

("Чжуан-цзы", гл. 22).

Восточные мудрецы полагались на "волю Неба", которой все следует самоестественно (цзыжань).

Но можно ли сомневаться, что преодоление личной воли требует не меньших усилий, чем ее проявление? (По словам Ганди, Недеяние предполагает высшее напряжение всего существа человека.) Личная воля, при зауженном сознании, ведет лишь к хаосу, беспорядку. Потому мудрецы предостерегали от своеволия, эгоцентризма и призывали к работе над собой, к преодолению ложного "я". Лишь забыв себя, в состоянии "не-я", постигаешь Истину. Об этом свидетельствуют самые ранние памятники китайской древности, в том числе "Сицычжуань", по определению Н. Т. Федоренко, "своеобразная энциклопедия древнекитайской культуры, которая знакомит нас с особым типом знания, извлеченного интуитивным мышлением, с априорными доопытными формами познания, свойственными человеческому разуму" [114].

И все же главное расхождение в том, что одни уверены в необходимости действия: упорядочить мир, управлять материей, инертной массой, что приводит к разделению, к дуальной модели мира. Другие, напротив, считают главным сохранить Единое, ради этого признают недуальную модель мира, не-двойственность, неразделение субъекта-объекта ("не-два", яп. фуни) [115].

Насколько эта парадигма устойчива, свидетельствует и современная философия Японии. Принцип недвойственности не только не утратил своего значения, но к нему пробуждается интерес не в одной лишь Японии. Пусть недвойственности, или Срединности, пропагандирует, например, известный буддийский деятель Икэда Дайсаку, разъезжая по свету. Читая лекции студентам Калифорнийского университета в апреле 1974 г., он привлек их внимание к идее Срединного пути буддизма Махаяны. Именно этот путь, отвергающий максимализм, крайности, может, по мнению Икэда, гармонизировать человеческие отношения, уравновесить крайние точки зрения и тем самым вывести мир из кризиса.

Но построить истинно человеческую цивилизацию можно, лишь изменив сознание, преодолев основную, с его точки зрения, болезнь европейской цивилизации – эгоцентризм. В этом вопросе совпали взгляды японского буддиста и английского историка А. Тойнби, с которым Икэда встречался дважды (в 1972 и 1973 гг.). Тойнби также видит в эгоцентризме, в зацикленности) сознания на собственном "я" причину всеобщего упадка и призывает к обузданию этой "дьявольской страсти". Лишь тогда станет возможен, по его мнению, человечный XXI век, когда будет отброшена "дьявольская" цивилизация, управляемая личным "я", как не соответствующая человеческому пути, препятствующая единению людей. Тогда и окажется возможным освобождение подавленного за тысячелетия творческого начала человека, подлинного Я – человека гуманного, гармоничного, целостного.

Более основательно Икэда Дайсаку раскрывает принцип недвойственности в книге "Буддизм: живая философия", где останавливается на учении буддиста XIII в. Нитирэна, чьи идеи исповедует возглавляемое одно время Икэда общество Сокка гаккай [116].