Священник был в шоке, он явно бредил, получив во время кровавого побоища в папском кабинете сильнейшую физическую и моральную травму.

Откуда-то издали, из-за пределов зоны, освещаемой фонарем камеры Би-би-си, доносился счастливый вопль камерария:

– И на камне сем я создам церковь мою!

Шартран знал, какие слова выкрикивает священник. Это была цитата из Евангелия от Матфея, а именно – глава 16, стих 18. Сейчас, когда до гибели церкви оставалось всего несколько коротких минут, эти слова казались лейтенанту абсолютно неуместными. Камерарий, несомненно, лишился рассудка.

А может быть, это все же не так?

Шартран всегда был убежден, что Бог никогда не вступает в прямые контакты со своими чадами, а все чудесные события, пережитые когда-либо людьми, есть не что иное, как плод воображения фанатично настроенного человека, видящего и слышащего то, что он желает увидеть и услышать.

Но в этот миг у Шартрана возникло видение, ему показалось, что сам Господь явился перед ним, чтобы продемонстрировать свое беспредельное могущество.

Впереди, в пятидесяти ярдах от него, вдруг появился призрак, привидение... прозрачный, светящийся силуэт полуобнаженного камерария. Изумленный Шартран остановился, сердце его замерло. Камерарий воссиял! Лейтенанту казалось, что тело клирика с каждым мгновением светится все ярче. Затем оно стало погружаться в пол собора – все глубже и глубже. Еще несколько секунд, и камерарий, словно под влиянием какой-то магической силы, полностью скрылся под землей.


* * *

Лэнгдон тоже увидел этот фантом. И ему на миг показалось, что он стал свидетелем чуда. Но останавливаться в отличие от Шартрана ученый не стал. Пробежав мимо потрясенного лейтенанта, он устремился к месту, где исчез в полу камерарий. Ему стало ясно, что произошло. Камерарий добежал до ниши паллиума – освещаемого девяноста девятью лампадами углубления в полу собора. Лампады бросали свет снизу, что и придало камерарию вид призрака. Когда священнослужитель начал спускаться по ступеням, создалась полная иллюзия того, что он погружается в пол.

Лэнгдон, задыхаясь, подбежал к углублению и, перегнувшись через ограду, заглянул вниз, в залитое светом лампад пространство. Он успел увидеть камерария, бегущего по мраморному полу к стеклянным дверям, за которыми хранился знаменитый золотой ларец.

Что он делает? Не думает же он, что золотой ларец...

Камерарий распахнул дверь и вбежал в комнату с ларцом. Промчавшись мимо постамента, на котором стоял ларец, он упал на колени и принялся тянуть на себя вделанную в пол железную решетку.

Лэнгдон в ужасе наблюдал за действиями священника. Он понял наконец, куда намерен проникнуть обезумевший клирик. О Боже!

– Не надо, святой отец! Не надо! – закричал Лэнгдон, бросившись к ведущим вниз ступеням.

Открыв стеклянные двери, ученый увидел, что камерарий сумел поднять металлическую решетку. Крепящаяся на петлях крышка люка упала на пол с оглушительным грохотом, явив взору узкий колодец и крутую, ведущую в темноту лестницу. Когда камерарий начал спускаться, Лэнгдон схватил его за голые плечи и попытался поднять наверх. Покрытая потом кожа священника оказалась скользкой, однако Лэнгдон держал крепко.

Камерарий резко поднял голову и спросил с искренним изумлением:

– Что вы делаете?

Их глаза встретились, и Лэнгдон вдруг понял, что обладатель такого взгляда не может находиться в трансе. Это был полный решимости взгляд человека, до конца контролирующего свои действия – контролирующего, несмотря на то что выжженное на груди клеймо причиняло ему немыслимые страдания.

– Святой отец, – сказал Лэнгдон спокойно, но в то же время настойчиво, – вам не следует туда спускаться. Нам всем необходимо покинуть собор.

– Сын мой, – ответил камерарий до странности нормальным тоном, – я только что получил послание свыше. Мне известно...

– Камерарий!!!

Это кричал Шартран, скатываясь по лестнице в залитое светом фонаря видеокамеры подземелье.

Когда лейтенант увидел открытую железную решетку; его глаза наполнились ужасом. Он подбежал к люку, осенил себя крестным знамением и бросил на Лэнгдона благодарный взгляд за то, что тот остановил камерария. Лэнгдон понял лейтенанта, поскольку много читал об архитектуре Ватикана и ему было известно, что скрывается за этой решеткой. Там находилась величайшая святыня христианского мира. Terra Santa. Святая земля. Некоторые называли это место Некрополем, а иные – Катакомбами. По отчетам немногих избранных церковников, спускавшихся по этим ступеням, Некрополь являл собой бесконечный лабиринт темных переходов и склепов, способный навеки поглотить того, кто потеряет в нем ориентацию. Это было совсем не то место, в котором можно было успешно вести погоню за камерарием.

– Синьор, – умоляющим тоном произнес Шартран, – вы в шоке. Вам не следует туда спускаться. Это равносильно самоубийству.

Камерарий проявил удивительную выдержку. Он поднял голову и спокойно положил руку на плечо Шартрана.

– Благодарю вас за заботу обо мне. Мне было откровение. Я не могу сказать вам какое.