)

Деятельность Я едина и не может одновременно направляться на несколько объектов. Она должна была определять Не-Я, которое мы хотим называть X. Теперь Я должно в этом самом процессе определения через ту же самую деятельность, как то само собою разумеется, рефлектировать над самим собою. Это же невозможно без того, чтобы действие определения (этого X) не было прервано. Рефлексия Я над самим собою совершается с абсолютной самопроизвольностью, следовательно, – также совершается и такой перерыв. Я абсолютно самопроизвольно прерывает действие определения.

Таким образом, Я является ограниченным в процессе определения, и отсюда возникает некоторое чувство. Я является ограниченным потому, что побуждение определения устремлялось при этом ко внешнему безо всякого определения, то есть шло в бесконечность. Побуждение имело в себе вообще правило рефлектировать над определенным самим собою realiter как над одним и тем же; но оно не имело в себе никакого закона, который требовал бы, чтобы это определенное – в нашем же случае X – доходило до B или C и т.д. Теперь этот процесс определения оказывается прерванным в определенной точке, которую мы будем обозначать как C. (Что это за ограничение, нужно оставить пока без рассмотрения; но нужно остерегаться и не иметь при этом в виду ограничения в пространстве. Здесь речь идет об ограничении интенсивности, например, о том, что отделяет сладкое от кислого и т.п.) Итак, тут имеется некоторое ограничение побуждения к определению как условие некоторого чувства. Далее, тут есть некоторая рефлексия над этим как другое условие этого чувства. Ибо, прерывая процесс определения объекта, свободная деятельность Я направляется на процесс определения, и ограничение направляется на него во всем его объеме, который именно благодаря этому становится некоторым объемом. Однако же Я не сознает этой свободы своего действования; поэтому ограничение приписывается вещи. Это – чувство ограничения Я через определенность вещи или же чувство чего-то определенного, простого.

Перейдем теперь к описанию той рефлексии, которая становится на место прерванного и через некоторое чувство обнаруживающего себя как прерванный процесса определения. В ней Я должно полагать себя сак Я, то есть как нечто само себя определяющее в действии. Ясно, что нечто положенное в качестве порождения Я не может быть ничем другим, кроме как некоторым созерцанием X, некоторым образом этого последнего, но отнюдь не самим этим X, как то явствует из теоретических основоположений и даже из вышесказанного. Что это нечто полагается как порождение Я в его свободе, означает, что оно полагается как нечто случайное, как нечто такое, что не должно было быть с необходимостью таким, каково оно есть, но могло бы быть и иным. Если бы Я сознавало свою свободу в процессе образования этого образа (вновь рефлектируя о самой настоящей рефлексии), то образ был бы положен как нечто случайное по отношению к Я. Но такая рефлексия не имеет места; потому образ неизбежно должен быть положен как нечто случайное по отношению к некоторому другому Не-Я, которое для нас пока еще совершенно неизвестно. Рассмотрим сказанное сейчас в общих чертах полнее.
Чтобы соответствовать закону определения, X должно было быть определено через самого себя (быть одновременно определенным и определяющим). И оно является таким в силу нашего постулата. Далее, благодаря наличному чувству X должно идти до C и не дальше; но и определено оно должно быть также только до этих пор. (Что это должно означать, скоро выяснится.) В Я определяющем или созерцающем idealiter не содержится никакого основания для этого определения. Оно не обладает для этого никаким законом. (Что же, доходит ли само себя определяющее Я только до этих пор? Но отчасти можно показать, что такое Я, будучи рассматриваемо исключительно само по себе, устремляется дальше, то есть в бесконечность; отчасти же, если бы даже там, в вещи, и должно было содержаться какое-нибудь различие, то как проникает оно в круг деятельности идеального Я? Как становится оно доступным для этого последнего, раз это Я не имеет с Не-Я никакой точки соприкосновения и лишь постольку является idealiter деятельным, поскольку оно не имеет такой точки соприкосновения и не является ограниченным через Не-Я? Выражаясь более простым языком: почему сладкое есть нечто другое, чем кислое, и ему противоположно? Нечто определенное вообще представляют собою и то и другое. Но, помимо этого общего характера, каково основание их различия? Оно не может заключаться в одной только идеальной деятельности, так как о том и о другом не может быть понятия. Тем не менее хоть отчасти оно непременно должно заключаться в Я, так как ведь это – некоторое различие для Я.)

Таким образом, идеальное Я с абсолютной свободой парит и над границей, и внутри границы. Его граница совершенно неопределенна. Может ли оно пребывать в таком положении? Ни в коем случае; ибо оно должно теперь, в силу постулата, рефлектировать о самом себе в этом созерцании, следовательно, полагать себя в нем определенным, так как ведь всякая рефлексия предполагает определение.