Но в том же синтезе должны заключаться также и две противоположности для второго ряда рефлексии, дабы были возможны анализ и получающийся отсюда синтез. И так как в синтезе может быть объединено не более двух противоположностей, то моменты, соединяемые в нем как конец первого ряда, должны быть те же, что и моменты, долженствующие быть снова разъединены для того, чтобы начался второй ряд. Но если это все так, то второй ряд совсем не является вторым; это – просто первый ряд в обратном порядке, и наш метод является лишь простым повторным разрешением, которое ни к чему не приводит, ни на волос не увеличивает наших познаний и ни на один шаг не подвигает нас вперед. Следовательно, члены второго ряда, поскольку они таковы, должны все же чем-то отличаться от членов первого ряда, хотя бы они и были при этом им подобны; и такое отличие они могут получить единственно и только через посредство синтеза и как бы при прохождении через него. Стоит труда как следует изучить это различие противоположных членов, поскольку они являются членами первого или второго рядов, и это может пролить яркий свет на самый важный и характерный пункт настоящей системы.

Противоположностями в обоих случаях являются субъективное и объективное; но до синтеза и после него они как таковые имеют весьма различный вид в человеческом духе. До синтеза это – просто противоположности, и только; одна из них есть то, что не есть другая, а другая есть то, что не есть первая; они означают голое отношение, и только. Они представляют собою нечто отрицательное и лишены безусловно какой бы то ни было положительности (совершенно так же, как в вышеприведенном примере свет и тьма в Z, когда это последнее рассматривается лишь как чисто мысленная граница). Они являют собою голую мысль, лишенную какой бы то ни было реальности, и к тому же еще – лишь мысль о некотором отношении. Как только выступает первое, второе оказывается тотчас уничтоженным; но, так как это второе может выступить только в форме предиката противоположности другого, так как, следовательно, вместе с его понятием одновременно выступает понятие другого, которое и уничтожает его, то и оно тоже не может выступить. Следовательно, нет вообще ничего в наличности и ничего не может быть; наше сознание остается незаполненным, и в нем нет решительно ничего. (Правда, без благодетельного обмана силы воображения, которая незаметно подставляла под упомянутые голые противоположности некоторый субстрат, мы не смогли бы произвести и всех предыдущих исследований; без нее мы не были бы в состоянии помыслить о них, так как они не составляли собою абсолютно ничего, а ничто не может быть и предметом рефлексии. Этому обману нельзя было помешать, да и не нужно было мешать; его результат должно было только вычесть из суммы наших выводов и исключить, как то в действительности и было сделано.) После синтеза противоположности являют собою нечто такое, что можно охватить мыслью и закрепить в сознании и что как бы заполняет собою последнее. (Они являются теперь для рефлексии, с ее соизволения и разрешения, тем, чем они, конечно, и ранее были, но только незаметно и при постоянных возражениях с ее стороны.) Совершенно так же, как выше свет и тьма в Z как границе, силою воображения растянутой в некоторый момент, тоже ведь знаменовали собою нечто такое, что себя уничтожало не безусловно.
Такое превращение совершается с ними, когда они проходят как бы сквозь синтез; и надлежит показать, как и каким образом синтез может сообщить им нечто такое, чего они ранее не имели. Способность синтеза имеет своей задачей объединять противоположности, мыслить их как единое (ибо требование предъявляется сначала, как то бывало и прежде всякий раз, к мыслительной способности). Но она не в состоянии это сделать; однако задача все-таки налицо; и таким образом возникает борьба между неспособностью и требованием. В этой борьбе дух задерживается в своем движении, колеблясь между обоими противоположностями; он колеблется между требованием и невозможностью его выполнить; но именно в таком-то состоянии, и только в нем одном, он удерживает их обе одновременно или, что то же, превращает их в такие противоположности, которые могут быть одновременно схвачены мыслью и закреплены, придает им тем, что он их касается, отскакивает от них и затем снова их касается, по отношению к себе некоторое определенное содержание и некоторое определенное протяжение (которое в свое время обнаружится как множественное в пространстве и времени). Это состояние носит название состояния созерцания. Действенная в нем способность уже была выше отмечена как продуктивная сила воображения.


Мы видим, что то самое обстоятельство, которое угрожало отрезать всякую возможность для теории человеческого знания, оказывается теперь единственным условием, при котором мы в состоянии осуществить такую теорию. Мы не догадывались о том, как это случится, что мы сможем когда-либо объединить абсолютные противоположности; теперь мы видим что без абсолютных противоположностей объяснение совершающегося в нашем духе было бы вообще невозможно, ибо та способность, которая обусловливает собою все это совершающееся – продуктивное воображение, – была бы невозможна без этих абсолютных противоположностей, несовместимостей, совершенно несоизмеримых понимающей способности Я.