Например, при взгляде на звездное небо современный человек видит не просто отдельные звезды, а созвездия, что, в принципе, невозможно объяснить существу другой культуры (и тем более, существу, не обладающему способностью к синтетическим актам). Более того, развивая этот пример, можно сказать, что именно это сделало возможным появление такой псевдонаучной деятельности как астрология (на мой взгляд, указание на произвольный — “фиктивный” — характер созвездий является сущностным опровержением астрологии, претендующей на научный статус своих предсказаний).

Указанный выше метафизический характер объектов философии обуславливает специфику языка и методов философствования. Язык философии имеет не знаковый, а символический характер. Остановимся на этом чуть подробнее. Уже наука отличается от “обыденного” описания тем, что в ней используются некоторые абстракции, “идеальные элементы”, которым, в общем случае, нельзя сопоставить какие-то определенные предметы “мирской” действительности. Например, в математике, по выражению Д. Гильберта, это “языковые фикции”, и одна из основных проблем обоснования математики — либо исключение этих фикций, либо наложение специальных ограничений с целью блокирования негативных последствий, возникающих при использовании “языковых фикций”. Любой язык работает со знаками, любая теория, помимо этого работает с указанными “языковыми фикциями” (= символами), т.е. такими видами знаков, которым ничего не соответствует в чувственно данной реальности. Например, в физике это понятия “материальная точка”, “абсолютно черное тело” и т.п. Часто их называют абстрактно-идеальными предметами, которые получаются путем абстрагирования (идеализации) от каких-то свойств реальных физических объектов. Но в физике встречаются и более “фиктивные” объекты: например, кварки, которые не только наглядно не представимы, но и до последнего времени выступали только как теоретические конструкты принципиально ненаблюдаемой природы. В этом случае уже идет речь не о конструировании идеальных объектов, а о создании объектов принципиально другой, “неэкспериментальной” природы. Как уже было отмечено чуть выше, отличительной особенностью этих “объектов” является то, что им ничего не соответствует в “физическом” мире вещей (в отличие, например, от обычных терминов “стол”, “стул” и т.п., для которых мы такие “физические” аналоги можем указать). Эти “объекты” не существуют в том же смысле, как существуют конкретные предметы физической реальности, но ведь также не существуют в “физическом” смысле и товарно-денежные или правовые отношения, в реальности которых уже никто не сомневается. Большинство терминов философии, ее категориальный аппарат обладают подобным “нефизическим” статусом давания. Невозможно указать референты (денотаты) философских категорий в “физической” реальности. Это видно как на примере таких философских категорий как “бытие”, “сознание” и т.п., для которых мы можем все-таки указать хоть какие-то физические аналоги (например, для философской категории “бытия” таким аналогом является категория “вещество” или “материя”), так и для более гуманитарных объектов, связанных с особенностями человеческого способа бытия, для которых вообще нет аналогов в природе. Именно тот факт, что философ “работает” с таким особыми “объектами”, выходящим за рамки мира “физики”, и является веской причиной того, что философскому языку необходимо специально учиться. Наша обычная интуиция, часто выручающая нас в повседневной жизни, в данном случае не срабатывает. Более того, иногда наш житейский опыт становится серьезным тормозом для понимания философских размышлений. Особенно трудны для понимания феномены, связанные с особенностями социокультурной жизни человека, для которых вообще нет аналогов в “физическом” мире.

Эту специфику языка философии, термины которого указывают на какое-то особое, “метафизическое” измерение реальности можно было бы выразить восклицанием И. Канта “Простите, но я не о том говорю!” в ответ на непонимание его категорического императива немецким поэтом Ф. Шиллером. Об этом же говорит и другой немецкий философ Г. Гегель: “Относительно всех наук, изящных и прикладных искусств, ремесел распространено убеждение, что для овладения ими необходимо затратить большие усилия на их изучение и на упражнение в них. Относительно же философии, напротив, в настоящее время, видимо, господствует предрассудок, что, — хотя из того, что у каждого есть глаза и руки, не следует, что он сумеет сшить сапоги, если ему дадут кожу и инструменты, — тем не менее каждый непосредственно умеет философствовать и рассуждать о философии, потому что обладает для этого меркой в виде своего природного разума, как будто он не обладает точно такой же меркой для сапога в виде своей ноги” (Г.В.Ф. Гегель Феноменология духа (Система наук. Часть первая) //Его же. Соч. М., 1959. Т.IV. С. 36 - 37).

Несколько огрубляя суть дела, можно сказать, что с этой проблемой человек сталкивается уже при обучению обыденного языка, когда ему приходится принимать во внимание не только прямое “физическое” значение термина, но и его переносной смысл. Представьте себе, что перед вами стоит задача объяснить четырехлетнему ребенку смысл слова “подлизываться”, который воспринимает это слово в его прямом “физическом” смысле, т.