Скачать 106.96 Кбайт
Дьявол и сеньорита Прим.
– Больше двадцати лет я пытался благословить этот край, но никто не слышал моих призывов. Больше двадцати лет я пытался внедрить Добро в сердца людей – пытался, пока не понял, что Бог избрал меня своей левой рукой для того, чтобы я показал Зло, на которое они способны. Может быть, хотя бы сейчас они устрашатся и обратятся.
Берте захотелось расплакаться, но она сдержала себя.
– Золотые слова, жаль только – совершенно пустые. Всего лишь попытка объяснить жестокость и несправедливость.
– Я, не в пример всем прочим, делаю это не ради денег. Я знаю, что золото чужестранца – проклято, как и наш край, и никому не принесет счастья. Я делаю так потому, что Бог меня попросил об этом. Верней, не попросил, а, вняв моим молитвам, приказал.
"Зряшный спор", – подумала Берта. Священник тем временем сунул руку в карман и достал несколько облаток.
– Вы ничего даже не почувствуете, – сказал он. – Позвольте нам войти.
– Ни вы, и никто другой из Вискоса не переступит порог моего дома, пока я жива. Может быть, уже к исходу сегодняшней ночи эта дверь будет открыта, но сейчас – нет.
По знаку священника один из тех, кто сопровождал его, принес пластиковую бутылку.
– Примите эти таблетки. Вы на несколько часов погрузитесь в сон, а проснетесь уже на небесах, рядом с вашим мужем.
– Я всегда рядом со своим мужем, а снотворное в жизни не принимала, хоть и страдаю бессонницей.
– Тем лучше – лекарство подействует почти мгновенно.
Солнце уже зашло, и сумерки стремительно окутывали долину, церковь, город.
– А если я не стану принимать?
– Примете.
Берта посмотрела на спутников священника и поняла, что он говорит правду. Она взяла таблетки, положила их в рот и запила водой – целой бутылкой. Нет у воды ни вкуса, ни цвета, ни запаха, а тем не менее – ничего на свете нет важнее. В точности как – по крайней мере в эту минуту – никого нет важнее Берты.
Она снова оглядела горы, теперь уже скрытые тьмой. Увидела, как зажглась на небе первая звезда, и подумала, что прожила хорошую жизнь: родилась и умерла в любимом краю – что из того, что этот край ее не любил? Истинная любовь взаимности не требует, а тот, кто желает получить за свою любовь награду, попусту теряет время.
Бог не оставил ее своими милостями. Она нигде никогда не бывала, но знала твердо – в Вискосе происходит то же самое, что везде и повсюду. Она потеряла горячо любимого мужа, но Бог даровал ей радость – муж и по смерти оставался рядом. Она видела расцвет городка, присутствовала при том, как начался его упадок, и уйдет из жизни, не дождавшись его окончательной гибели. Она знала людей со всеми их достоинствами и недостатками и – несмотря на все происходящее с ней сейчас, несмотря на то, что муж клялся ей, будто и в невидимом мире идет жестокое противоборство, – верила, что доброта человеческая в конце концов одержит верх.
Ей было жалко священника, мэра, сеньориту Прим, чужестранца, всех обитателей Вискоса, ибо Берта была убеждена непреложно – никогда Зло не приведет за собой Добро, как бы ни хотелось ее землякам верить в это. Когда же они обнаружат, как обстоит дело в действительности, будет уже слишком поздно.
Берта сокрушалась лишь об одном – никогда в жизни она не видела моря. Знала, что оно есть, что оно огромно, что одновременно – и неистово, и кротко, но так и не смогла отправиться к нему, набрать в рот пригоршню его солоноватой воды, ощутить босыми ступнями прикосновение песка, погрузиться в холодную волну, словно возвращаясь в лоно Великой Матери (она помнила, что кельты любили употреблять это понятие).
А если не считать моря, то ни с чем на этом свете ей не было грустно расставаться. Плохо, конечно, очень плохо, печально, что приходится ей покидать мир вот так, но она не желала считать себя жертвой – без сомнения, сам Бог определил Берте эту роль, и была она несравненно лучше той, которую дал Он священнику.
– Я хочу сказать вам о Добре и Зле, – услышала она его голос и в тот же миг ощутила, как словно бы отнялись у нее руки и ноги.
– Не нужно. Вы не знаете, что такое Добро. Вы отравлены злом, которое причинили вам, а теперь распространяете его и на эту землю. Вы ничем не отличаетесь от чужестранца, явившегося к нам в Вискос, чтобы уничтожить нас.
Она сама еле слышала свои последние слова. Взглянула на звезду в небе и закрыла глаза.
* * *
У себя в номере чужестранец вошел в ванную комнату, тщательно вымыл каждый слиток золота и вновь положил их в старый и грязный заплечный мешок. Двое суток назад он сошел со сцены, но теперь приходилось вновь появиться в финале, под занавес.
Все было продумано и спланировано скрупулезно и во всех деталях – начиная с выбора городка, стоящего на отшибе и малонаселенного, до сообщницы, которая – в том случае, если что-то пойдет наперекосяк, – отведет от него любые подозрения и не позволит властям обвинить его в подстрекательстве к убийству. Диктофон и награда, первые осторожные шаги, первый этап, когда он завел дружбу с жителями Вискоса. Второй этап, когда он бросил в эту землю семена ужаса и смятения.
Берте захотелось расплакаться, но она сдержала себя.
– Золотые слова, жаль только – совершенно пустые. Всего лишь попытка объяснить жестокость и несправедливость.
– Я, не в пример всем прочим, делаю это не ради денег. Я знаю, что золото чужестранца – проклято, как и наш край, и никому не принесет счастья. Я делаю так потому, что Бог меня попросил об этом. Верней, не попросил, а, вняв моим молитвам, приказал.
"Зряшный спор", – подумала Берта. Священник тем временем сунул руку в карман и достал несколько облаток.
– Вы ничего даже не почувствуете, – сказал он. – Позвольте нам войти.
– Ни вы, и никто другой из Вискоса не переступит порог моего дома, пока я жива. Может быть, уже к исходу сегодняшней ночи эта дверь будет открыта, но сейчас – нет.
По знаку священника один из тех, кто сопровождал его, принес пластиковую бутылку.
– Примите эти таблетки. Вы на несколько часов погрузитесь в сон, а проснетесь уже на небесах, рядом с вашим мужем.
– Я всегда рядом со своим мужем, а снотворное в жизни не принимала, хоть и страдаю бессонницей.
– Тем лучше – лекарство подействует почти мгновенно.
Солнце уже зашло, и сумерки стремительно окутывали долину, церковь, город.
– А если я не стану принимать?
– Примете.
Берта посмотрела на спутников священника и поняла, что он говорит правду. Она взяла таблетки, положила их в рот и запила водой – целой бутылкой. Нет у воды ни вкуса, ни цвета, ни запаха, а тем не менее – ничего на свете нет важнее. В точности как – по крайней мере в эту минуту – никого нет важнее Берты.
Она снова оглядела горы, теперь уже скрытые тьмой. Увидела, как зажглась на небе первая звезда, и подумала, что прожила хорошую жизнь: родилась и умерла в любимом краю – что из того, что этот край ее не любил? Истинная любовь взаимности не требует, а тот, кто желает получить за свою любовь награду, попусту теряет время.
Бог не оставил ее своими милостями. Она нигде никогда не бывала, но знала твердо – в Вискосе происходит то же самое, что везде и повсюду. Она потеряла горячо любимого мужа, но Бог даровал ей радость – муж и по смерти оставался рядом. Она видела расцвет городка, присутствовала при том, как начался его упадок, и уйдет из жизни, не дождавшись его окончательной гибели. Она знала людей со всеми их достоинствами и недостатками и – несмотря на все происходящее с ней сейчас, несмотря на то, что муж клялся ей, будто и в невидимом мире идет жестокое противоборство, – верила, что доброта человеческая в конце концов одержит верх.
Ей было жалко священника, мэра, сеньориту Прим, чужестранца, всех обитателей Вискоса, ибо Берта была убеждена непреложно – никогда Зло не приведет за собой Добро, как бы ни хотелось ее землякам верить в это. Когда же они обнаружат, как обстоит дело в действительности, будет уже слишком поздно.
Берта сокрушалась лишь об одном – никогда в жизни она не видела моря. Знала, что оно есть, что оно огромно, что одновременно – и неистово, и кротко, но так и не смогла отправиться к нему, набрать в рот пригоршню его солоноватой воды, ощутить босыми ступнями прикосновение песка, погрузиться в холодную волну, словно возвращаясь в лоно Великой Матери (она помнила, что кельты любили употреблять это понятие).
А если не считать моря, то ни с чем на этом свете ей не было грустно расставаться. Плохо, конечно, очень плохо, печально, что приходится ей покидать мир вот так, но она не желала считать себя жертвой – без сомнения, сам Бог определил Берте эту роль, и была она несравненно лучше той, которую дал Он священнику.
– Я хочу сказать вам о Добре и Зле, – услышала она его голос и в тот же миг ощутила, как словно бы отнялись у нее руки и ноги.
– Не нужно. Вы не знаете, что такое Добро. Вы отравлены злом, которое причинили вам, а теперь распространяете его и на эту землю. Вы ничем не отличаетесь от чужестранца, явившегося к нам в Вискос, чтобы уничтожить нас.
Она сама еле слышала свои последние слова. Взглянула на звезду в небе и закрыла глаза.
* * *
У себя в номере чужестранец вошел в ванную комнату, тщательно вымыл каждый слиток золота и вновь положил их в старый и грязный заплечный мешок. Двое суток назад он сошел со сцены, но теперь приходилось вновь появиться в финале, под занавес.
Все было продумано и спланировано скрупулезно и во всех деталях – начиная с выбора городка, стоящего на отшибе и малонаселенного, до сообщницы, которая – в том случае, если что-то пойдет наперекосяк, – отведет от него любые подозрения и не позволит властям обвинить его в подстрекательстве к убийству. Диктофон и награда, первые осторожные шаги, первый этап, когда он завел дружбу с жителями Вискоса. Второй этап, когда он бросил в эту землю семена ужаса и смятения.
|
|