Скачать 106.96 Кбайт
Дьявол и сеньорита Прим.
– Нужно, чтобы все сказали, принимают они это решение или нет, вслух – пусть Господь услышит, пусть Он знает, что в его воинстве – отважные люди. Тех, кто не верит в Бога, я прошу высказаться "за" или "против" открыто и прилюдно, чтобы все точно знали, кто что думает.
Мэру не понравилось, как выразился священник: он сказал "нужно", а лучше и правильней было бы – "нам нужно" или "мэру нужно". Когда все это останется позади, он восстановит свой авторитет, предприняв необходимые для этого шаги. Но сейчас он, как опытный политик, предоставил падре возможность действовать и проявить себя.
– Итак, кто согласен?
Первое "я" произнес кузнец. За ним, чтобы всем показать свою неустрашимость, громко повторил это слово мэр. Один за другим люди на площади громко говорили, что согласны, и так продолжалось до тех пор, пока не высказались все. Одни соглашались, потому что хотели, чтобы собрание поскорее окончилось и можно было вернуться домой; другие – потому что думали о золоте и о том, что, внезапно разбогатев, немедленно покинут Вискос; третьи – потому что представляли, как пошлют денег детям, живущим в больших городах, чтоб те не стыдились перед друзьями. И никто, в сущности, из собравшихся не верил, что Вискос обретет былую славу, и все желали богатства, которого всегда, по их мнению, заслуживали, но которым никогда не обладали.
И никто не сказал: "Я – против!"
– В нашем городе 108 женщин и 173 мужчины, – продолжал священник. – В каждом доме имеется одно, по крайней мере, ружье, поскольку местная традиция предписывает чтить искусство охоты. Пусть завтра утром каждый принесет в ризниц ружье с одним зарядом. Нашего мэра, у которого несколько ружей, я прошу захватить одно и для меня.
– Никогда мы не согласимся кому-то там отдать наши ружья, – закричал из толпы один егерь. – Ружье – это святыня, ружье – штука прихотливая и чужих рук не терпит.
– Дайте мне закончить. Я вам объясню, как производится расстрел. Выделяют для этого полувзвод – семерых солдат, которые и должны привести в исполнение смертный приговор. Семерым солдатам дают семь ружей; из них шесть заряжены боевыми патронами, а одно – холостым. Одинаково воспламеняется порох, одинаково звучит выстрел, но в холостом патроне нет свинцовой пули, которая должна вылететь из дула и поразить осужденного.
Солдаты не знают, кто из них стреляет холостыми. Каждый считает, что именно он, и потому ответственность за смерть этого человека возлагает на своих товарищей, которые никогда прежде не видели казнимого, но обязаны по долгу службы стрелять в него.
– Никто не считает себя виноватым, – произнес молчавший до сей поры латифундист.
– Вот именно. И завтра я поступлю так же: из 87 патронов свинец извлеку, а в остальных – оставлю. Все выстрелят залпом, но никто не будет знать, есть в его ружье настоящий заряд или нет. И таким образом каждый из вас сможет считать, что не виноват.
Люди на площади уже порядком устали, и потому слова священника были встречены общим вздохом облегчения. Все встрепенулись и приободрились, словно все предстоящее потеряло свой трагический смысл, превратившись в безобидное кладоискательство. Каждый из мужчин Вискоса был уверен, что уж ему-то непременно достанется ружье с холостым зарядом и он не будет повинен в смертоубийстве, а всего лишь примкнет к товарищам, захотевшим вытянуть родной город из трясины. Все оживились – наконец-то в Вискосе развернутся новые и значительные события.
– Можете быть уверены, что уж мое-то ружье будет заряжено по-настоящему. От самого себя я прятаться не могу. А от своей доли золота я отказываюсь, на то есть причины, – сказал священник.
И снова мэру не понравились ни сами эти слова, ни то, как они были произнесены. Падре дал понять жителям Вискоса, что он – человек мужественный и благородный, притом способный на самопожертвование и прирожденный лидер. Если бы на площади была жена, она наверняка бы сказала, что священник метит в мэры и на следующих выборах выставит свою кандидатуру.
"Ничего-ничего, подождем до понедельника", – подумал он. В понедельник он собирался издать декрет, который наложит на церковь такой налог, что священник принужден будет покинуть город. Поделом ему, раз он – единственный, кто не хочет разбогатеть.
– И кого же мы... – спросил кузнец.
– Я приведу жертву, – отвечал священник. – Я сам займусь этим. Но со мной должны пойти еще трое.
Охотников не находилось, и тогда он сам выбрал троих крепких мужчин. Лишь один из них начал было отнекиваться, но остальные покосились на него, и он тут же согласился.
– А где же мы совершим жертвоприношение? – осведомился латифундист, обращаясь к священнику.
Мэр почувствовал, что стремительно теряет свой авторитет и надо немедленно восстановить его.
– Здесь я решаю, – сказал он, с ненавистью глядя на латифундиста. – Нельзя обагрять кровью землю Вискоса. Казнь произойдет завтра, в это же время, у кельтского монолита. Захватите с собой фонари, лампы, факелы, чтобы видно было, в какую сторону направить ружья.
Священник слез со стула, показывая, что собрание окончено.
Мэру не понравилось, как выразился священник: он сказал "нужно", а лучше и правильней было бы – "нам нужно" или "мэру нужно". Когда все это останется позади, он восстановит свой авторитет, предприняв необходимые для этого шаги. Но сейчас он, как опытный политик, предоставил падре возможность действовать и проявить себя.
– Итак, кто согласен?
Первое "я" произнес кузнец. За ним, чтобы всем показать свою неустрашимость, громко повторил это слово мэр. Один за другим люди на площади громко говорили, что согласны, и так продолжалось до тех пор, пока не высказались все. Одни соглашались, потому что хотели, чтобы собрание поскорее окончилось и можно было вернуться домой; другие – потому что думали о золоте и о том, что, внезапно разбогатев, немедленно покинут Вискос; третьи – потому что представляли, как пошлют денег детям, живущим в больших городах, чтоб те не стыдились перед друзьями. И никто, в сущности, из собравшихся не верил, что Вискос обретет былую славу, и все желали богатства, которого всегда, по их мнению, заслуживали, но которым никогда не обладали.
И никто не сказал: "Я – против!"
– В нашем городе 108 женщин и 173 мужчины, – продолжал священник. – В каждом доме имеется одно, по крайней мере, ружье, поскольку местная традиция предписывает чтить искусство охоты. Пусть завтра утром каждый принесет в ризниц ружье с одним зарядом. Нашего мэра, у которого несколько ружей, я прошу захватить одно и для меня.
– Никогда мы не согласимся кому-то там отдать наши ружья, – закричал из толпы один егерь. – Ружье – это святыня, ружье – штука прихотливая и чужих рук не терпит.
– Дайте мне закончить. Я вам объясню, как производится расстрел. Выделяют для этого полувзвод – семерых солдат, которые и должны привести в исполнение смертный приговор. Семерым солдатам дают семь ружей; из них шесть заряжены боевыми патронами, а одно – холостым. Одинаково воспламеняется порох, одинаково звучит выстрел, но в холостом патроне нет свинцовой пули, которая должна вылететь из дула и поразить осужденного.
Солдаты не знают, кто из них стреляет холостыми. Каждый считает, что именно он, и потому ответственность за смерть этого человека возлагает на своих товарищей, которые никогда прежде не видели казнимого, но обязаны по долгу службы стрелять в него.
– Никто не считает себя виноватым, – произнес молчавший до сей поры латифундист.
– Вот именно. И завтра я поступлю так же: из 87 патронов свинец извлеку, а в остальных – оставлю. Все выстрелят залпом, но никто не будет знать, есть в его ружье настоящий заряд или нет. И таким образом каждый из вас сможет считать, что не виноват.
Люди на площади уже порядком устали, и потому слова священника были встречены общим вздохом облегчения. Все встрепенулись и приободрились, словно все предстоящее потеряло свой трагический смысл, превратившись в безобидное кладоискательство. Каждый из мужчин Вискоса был уверен, что уж ему-то непременно достанется ружье с холостым зарядом и он не будет повинен в смертоубийстве, а всего лишь примкнет к товарищам, захотевшим вытянуть родной город из трясины. Все оживились – наконец-то в Вискосе развернутся новые и значительные события.
– Можете быть уверены, что уж мое-то ружье будет заряжено по-настоящему. От самого себя я прятаться не могу. А от своей доли золота я отказываюсь, на то есть причины, – сказал священник.
И снова мэру не понравились ни сами эти слова, ни то, как они были произнесены. Падре дал понять жителям Вискоса, что он – человек мужественный и благородный, притом способный на самопожертвование и прирожденный лидер. Если бы на площади была жена, она наверняка бы сказала, что священник метит в мэры и на следующих выборах выставит свою кандидатуру.
"Ничего-ничего, подождем до понедельника", – подумал он. В понедельник он собирался издать декрет, который наложит на церковь такой налог, что священник принужден будет покинуть город. Поделом ему, раз он – единственный, кто не хочет разбогатеть.
– И кого же мы... – спросил кузнец.
– Я приведу жертву, – отвечал священник. – Я сам займусь этим. Но со мной должны пойти еще трое.
Охотников не находилось, и тогда он сам выбрал троих крепких мужчин. Лишь один из них начал было отнекиваться, но остальные покосились на него, и он тут же согласился.
– А где же мы совершим жертвоприношение? – осведомился латифундист, обращаясь к священнику.
Мэр почувствовал, что стремительно теряет свой авторитет и надо немедленно восстановить его.
– Здесь я решаю, – сказал он, с ненавистью глядя на латифундиста. – Нельзя обагрять кровью землю Вискоса. Казнь произойдет завтра, в это же время, у кельтского монолита. Захватите с собой фонари, лампы, факелы, чтобы видно было, в какую сторону направить ружья.
Священник слез со стула, показывая, что собрание окончено.
|
|