Это одна из самых фундаментальных вещей, и вы всегда помните об этом. Я дал ей понять это на примере еды.
Таковы и все ее функции как индивида. Не личности, а индивида. Индивид, который ест, спит, работает, отдыхает, и это включает в себя все. Я хочу знать все, что вы можете мне сказать. И все, о чем я только могу подумать.
Интервьюер: Это очень хитрая фраза, не так ли? Вы бы хотели знать все, что она может сказать вам. Это пугающее утверждение, но опасность тут же устраняется.
Эриксон: И обо всем, о чем я мог подумать, -- а я могу осмелиться подумать о множестве вещей. В действительности это означало для нее, что ничего, абсолютно ничего не будет сюда включено. Будет включено все -- все, о чем она сможет рассказать, и все, о чем я могу подумать. Но я врач, и я действительно могу подумать, и я действительно знаю. И все-таки это сказано так мягко. И каждый бит информации должен был быть выложен прямо здесь и сейчас. Первое, что меня интересовало, это было ее отношение к своей внешности, лучший способ рассказать об этом, это сравнить с чем-либо свою внешность. "Ну, -- сказала она, -- я блондинка». "И у вас, конечно, есть два глаза, два уха, один рот, один нос, две ноздри, две губы и один подбородок. Что же вы думаете обо всем этом? Значит, вы блондинка. А какая именно блондинка?" "Цвета грязной воды, которая остается от мытья грязной посуды». Что вам еще надо? "И у меня кривые зубы, слишком большие уши и слишком маленький нос. Я совершенно обыкновенная девушка, и это все, что я могу сказать». Что же предполагает эта обычность? Когда она перешла от описания своего лица к "совершенно обычной девушке", она описывала себя. Все остальное ее тело скрывалось за выражением "самая обычная девушка". Затем я попросил ее сказать мне, предпочитает ли она принимать ванну или мыться под душем. Я попросил ее подробно рассказать мне, как она заходит в душ, что там делает и чем занимается. Она должна была визуализировать себя -- я заставил ее раздеться прямо передо мной, не так ли? Вы знаете, наверное, что очень трудно узнать свой голос, записанный на магнитофонной пленке. Она начинает думать о том, узнала бы она свое голое тело без головы, и снова оказывается голой. "А сейчас я могу сказать вам нечто о вашем теле, о чем вы не знаете, хотя я вашего тела никогда не видел. Вы, без сомнения, совершенно уверены в том, что знаете цвет волос у вас на лобке. Я никогда их не видел и не ожидаю увидеть. Я не думаю, что вы знаете их цвет». "Вот одна вещь, в которой я уверена».
Интервьюер: Это заставит ее не только подумать об этом, но и, прейдя домой, проверить это.
Эриксон: Ее первый ответ был таким: «Естественно, того же самого цвета, что и волосы у меня на голове, цвет грязноблонд». Но при естественной, нормальной пигментации тела лобковые волосы будут немножко темнее, нежели волосы на голове, это я знаю. Следовательно, я могу сказать ей: «Вы говорите, что ваши лобковые волосы того же самого цвета, что и волосы на голове, но я хочу вам возразить». Она проверяет это и обнаруживает, что я прав. Я действительно продемонстрировал, я дал ей шанс поспорить со мной. Я оспаривал ее знания собственного тела. А как же насчет неприличного упоминания мною лобковых волос? Это не предмет спора. Предметом спора является ее знание собственного тела. И она будет доказывать себе, что ничего не знаю, а не что я вторгаюсь в запретную область. Итак, она начинает бороться, и это напрасная борьба. Она не может ли мне сказать, ошибаюсь ли я, или же я прав, не упоминая при этом лобковых волос. "А какого цвета ваши соски? Я хотел бы знать, известно ли вам это". Они никак не могут упустить интеллектуальность предмета спора -- "Я хочу знать, действительно ли вам известно». "Естественно, цвета моей кожи». "Не думаю, что это так. Вы вполне можете обнаружить, что их цвет не совпадает с цветом вашей кожи». И вот теперь у нее есть за что бороться, и предмет борьбы чисто интеллектуальный. Она собирается бороться, но это будет борьба на моей территории.
Интервьюер: Да, это так. Но то, что вы были правы относительно цвета лобковых волос, заставит ее еще более ясно осознать, что она была перед вами голой.
Эриксон: О, да. И еще то, что я был прав относительно цвета ее сосков. А когда она скажет мне, что ее бедра слишком широки, я могу дерзко сказать ей: «Вы используете их единственно для сидения». Вы никак не сможете оспорить это без ужасной путаницы в аргументах. Они состоят из мышц и из жира, и о них не принято говорить. Но то, что они могут быть полезными тогда, когда вы поднимаетесь по лестнице...
Интервьюер: И для привлечения мужчин?
Эриксон: Об этом я упомяну позже. Тогда же я скажу ей о том, что разные люди воспринимают одни и те же вещи по-разному. У каких это там африканских женщин есть утиные клювы? Я забыл, как называется это племя. Ну, знаете, эти женщины с торчащими вперед губами, словно утиные клювы, на которые можно поставить тарелочку. "А знаете ли вы, что мужчины этого племени считают этих женщин прекрасными и очень удивляются тому, что американские мужчины считают очень красивыми такие губы, как у вас».