Скачать 52.93 Кбайт
Прозрачность зла
Если мы действительно находимся на пути, ведущем к
транссексуальности, это не поможет нам изменить жизнь посредством
секса, а повлечет за собой смешение и скученность, которые ведут к
виртуальной индифферентности пола.
Не является ли успех коммуникации и информатизации
результатом того, что социальные отношения не могут выйти за свои
пределы, будучи отчужденными? За неимением этого они
[21]
возрастают в процессе коммуникации, множатся во всем многообразии
сетей, натыкаясь на их безразличие. Коммуникация предстает перед
нами, как нечто наиболее социальное, это - сверхотношения,
социальность, приводимая в движение техникой социального.
Социальное же по своей сути есть нечто иное. Это была мечта, миф,
утопия, форма, которой присущи конфликты, противоречия,
страстность, во всяком случае явление неровное и особенное.
Коммуникация же, упрощая "интерфейс", ведет социальную форму к
безразличию. Вот почему не существует утопии коммуникации. Утопия
коммуникационного общества лишена смысла, потому что коммуникация
является результатом неспособности общества преодолеть свои
границы и устремиться к иным целям. Это относится и к информации:
избыток знаний безразлично рассеивается по поверхности во всех
направлениях, при этом происходит лишь замена одного слова другим.
Интерфейс подключает собеседников друг к другу, как штекер к
электрической розетке. Коммуникация осуществляется путем единого
мгновенного цикла, и для того, чтобы все шло хорошо, необходим
темп - времени для тишины не остается. Тишина изгнана с экранов,
изгнана из коммуникации. Изображения, поставляемые средствами
массовой информации (а тексты подобны изображениям), никогда не
умолкают: изображения сообщений должны следовать друг за другом
без перерыва. Молчание - разрыв замкнутой линии, легкой
катастрофой, оплошное -
[22]
тью, которая по телевидению, например, становится весьма
показательной, ибо это - нарушение, полное и тревоги, и ликования,
подтверждающее, что любая коммуникация, по сути, есть лишь
принудительный сценарий, непрерывная фикция, избавляющая нас от
пустоты - и не только от пустоты экрана, но и от пустоты нашего
умственного экрана, на котором мы с не меньшим вожделением ждем
изображения. Образ сидящего человека, созерцающего в день
забастовки пустой экран своего телевизора, когда-нибудь сочтут
одним из самых великолепных образов антропологии XX века.
[23]
ТРАНСЭСТЕТИКА
Мы видим, что искусство повсеместно размножается, а разговоры
о нем множатся еще быстрее. В то же время само искусство, с
присущей ему гениальностью, авантюрностью, способностью порождать
иллюзии и отрицать реальность, противопоставляя ей сцену, на
которой вещи подчиняются правилам высшей игры, совершенное
изображение, где люди, уподобляясь линиям и краскам на полотне,
могут терять свое реальное содержание, ускорять свой собственный
конец и в порыве соблазна воссоединяться со своей идеальной
формой, будь то даже форма их собственного уничтожения, - это
искусство исчезло. Исчезло искусство в смысле символического
соглашения, отличающего его от чистого и простого производства
эстетических ценностей, известного нам под именем культуры -
бесконечного распространения знаков, рециркуляции прошлых и
современных форм. Нет больше ни основного правила, ни критерия
суждения, ни
[24]
наслаждения. Сегодня в области эстетики уже не существует Бога,
способного распознать своих подданных. Или, следуя другой
метафоре, нет золотого стандарта ни для эстетических суждений, ни
для наслаждений. Это - как валюта, которая отныне не подлежит
обмену, курс которой не может колебаться по собственному
усмотрению, избегая конверсии в цене или реальной стоимости.
То же происходит с нами и в искусстве: стадия сверхскоростной
циркуляции и невозможности обмена. Произведения искусства более не
подлежат обмену ни одно на другое, ни на какие-либо равные
ценности. Они не обладают той тайной сопричастности, которая
составляет силу культуры. Мы их уже не читаем, а лишь
расшифровываем - по все более противоречивым "ключам".
Здесь нет противоречия. Новая геометрия, новая экспрессия,
новая абстракция, новые формы - все это великолепно сосуществует
во всеобщей индифферентности. Именно потому, что все эти тенденции
не обладают более собственной гениальностью, они могут
сосуществовать в одном и том же культурном пространстве. Именно
потому, что все они вызывают у нас чувство глубокого безразличия,
мы можем воспринимать их одновременно.
Артистический мир представляет собой странную картину. Будто
имеет место застой искусства и вдохновения. Будто бы то, что
веками
[25]
чудесным образом развивалось, внезапно стало неподвижным,
ошеломленным собственным изображением и собственным изобилием.
транссексуальности, это не поможет нам изменить жизнь посредством
секса, а повлечет за собой смешение и скученность, которые ведут к
виртуальной индифферентности пола.
Не является ли успех коммуникации и информатизации
результатом того, что социальные отношения не могут выйти за свои
пределы, будучи отчужденными? За неимением этого они
[21]
возрастают в процессе коммуникации, множатся во всем многообразии
сетей, натыкаясь на их безразличие. Коммуникация предстает перед
нами, как нечто наиболее социальное, это - сверхотношения,
социальность, приводимая в движение техникой социального.
Социальное же по своей сути есть нечто иное. Это была мечта, миф,
утопия, форма, которой присущи конфликты, противоречия,
страстность, во всяком случае явление неровное и особенное.
Коммуникация же, упрощая "интерфейс", ведет социальную форму к
безразличию. Вот почему не существует утопии коммуникации. Утопия
коммуникационного общества лишена смысла, потому что коммуникация
является результатом неспособности общества преодолеть свои
границы и устремиться к иным целям. Это относится и к информации:
избыток знаний безразлично рассеивается по поверхности во всех
направлениях, при этом происходит лишь замена одного слова другим.
Интерфейс подключает собеседников друг к другу, как штекер к
электрической розетке. Коммуникация осуществляется путем единого
мгновенного цикла, и для того, чтобы все шло хорошо, необходим
темп - времени для тишины не остается. Тишина изгнана с экранов,
изгнана из коммуникации. Изображения, поставляемые средствами
массовой информации (а тексты подобны изображениям), никогда не
умолкают: изображения сообщений должны следовать друг за другом
без перерыва. Молчание - разрыв замкнутой линии, легкой
катастрофой, оплошное -
[22]
тью, которая по телевидению, например, становится весьма
показательной, ибо это - нарушение, полное и тревоги, и ликования,
подтверждающее, что любая коммуникация, по сути, есть лишь
принудительный сценарий, непрерывная фикция, избавляющая нас от
пустоты - и не только от пустоты экрана, но и от пустоты нашего
умственного экрана, на котором мы с не меньшим вожделением ждем
изображения. Образ сидящего человека, созерцающего в день
забастовки пустой экран своего телевизора, когда-нибудь сочтут
одним из самых великолепных образов антропологии XX века.
[23]
ТРАНСЭСТЕТИКА
Мы видим, что искусство повсеместно размножается, а разговоры
о нем множатся еще быстрее. В то же время само искусство, с
присущей ему гениальностью, авантюрностью, способностью порождать
иллюзии и отрицать реальность, противопоставляя ей сцену, на
которой вещи подчиняются правилам высшей игры, совершенное
изображение, где люди, уподобляясь линиям и краскам на полотне,
могут терять свое реальное содержание, ускорять свой собственный
конец и в порыве соблазна воссоединяться со своей идеальной
формой, будь то даже форма их собственного уничтожения, - это
искусство исчезло. Исчезло искусство в смысле символического
соглашения, отличающего его от чистого и простого производства
эстетических ценностей, известного нам под именем культуры -
бесконечного распространения знаков, рециркуляции прошлых и
современных форм. Нет больше ни основного правила, ни критерия
суждения, ни
[24]
наслаждения. Сегодня в области эстетики уже не существует Бога,
способного распознать своих подданных. Или, следуя другой
метафоре, нет золотого стандарта ни для эстетических суждений, ни
для наслаждений. Это - как валюта, которая отныне не подлежит
обмену, курс которой не может колебаться по собственному
усмотрению, избегая конверсии в цене или реальной стоимости.
То же происходит с нами и в искусстве: стадия сверхскоростной
циркуляции и невозможности обмена. Произведения искусства более не
подлежат обмену ни одно на другое, ни на какие-либо равные
ценности. Они не обладают той тайной сопричастности, которая
составляет силу культуры. Мы их уже не читаем, а лишь
расшифровываем - по все более противоречивым "ключам".
Здесь нет противоречия. Новая геометрия, новая экспрессия,
новая абстракция, новые формы - все это великолепно сосуществует
во всеобщей индифферентности. Именно потому, что все эти тенденции
не обладают более собственной гениальностью, они могут
сосуществовать в одном и том же культурном пространстве. Именно
потому, что все они вызывают у нас чувство глубокого безразличия,
мы можем воспринимать их одновременно.
Артистический мир представляет собой странную картину. Будто
имеет место застой искусства и вдохновения. Будто бы то, что
веками
[25]
чудесным образом развивалось, внезапно стало неподвижным,
ошеломленным собственным изображением и собственным изобилием.
|
|