Но как и всякое творение, и эта "прекрасная", но "возникшая вещь" подвержена закону разрушения.

По мысли В. Н. Топорова, космос "противостоит хаосу: космос всегда вторичен по отношению к хаосу как во времени, так и по составу элементов, из которых он складывается. Космос возникает во времени и во многих случаях – из хаоса (часто путем восполнения, "прояснения" свойств хаоса: тьма преобразуется в свет, пустота – в заполненность, аморфность – в порядок, непрерывность – в дискретность, безвидность – в "видность" и т. п.) или из элементов, промежуточных между хаосом и космосом. Космос характеризуется "временностью" не только в своем начале (поскольку он возник), но нередко и в конце, когда он должен погибнуть в результате некоего катаклизма (вселенского потопа, пожара) или постепенного снашивания, "срабатывания" космического начала в хаосе" [66].

Согласно Платону, космос совершает круговращение, пока не утрачивает опору в разуме:

"Когда же космос отделился от кормчего, то в ближайшее время после этого отделения он все совершал прекрасно: по истечении же времени и приходе забвения им овладевает состояние древнего беспорядка, так что в конце концов он вырождается, в нем остается немного добра, и, вбирая в себя смесь противоположных (свойств), он подвергается опасности собственного разрушения и гибели всего, что в нем есть, потому-то устроившее его божество, видя такое нелегкое его положение и беспокоясь о том, чтобы, волнуемый: смутой, он не разрушился и не погрузился в беспредельную пучину неподобного, вновь берет кормило и снова направляет все больное и разрушенное по прежнему свойственному ему круговороту, он вновь устрояет космос, упорядочивает его и делает бессмертным и непреходящим" ("Тимей", 28А).

Значит, Платон верил в конечное торжество разума, в возможность гармонии, – когда мир будет следовать "первообразу", "неизменно сущему". Тогда и воцарится подлинное, истинное бытие, "тождественное идее, не рожденной и не гибнущей, ничего не воспринимающей в себя откуда бы то ни было... и никак иначе не ощущаемой, но отданной на попечение мысли" ("Тимей, 52А).

Согласно Аристотелю, не "идеи", но "формы" преобразуют пассивную материю, уподобляя благу. Хаос же, с его точки зрения, представляет собой пространство, где располагаются тела. Для стоиков хаос – вода, которая, разряжаясь или сгущаясь, образует тела, а также – предельно разреженная материя, обусловливающая становление вещей. Одна из функций: хаоса – расчленение, разделение элементов.

Греческая трагедия дала свои трактовки хаоса: у Еврипида он означает пространство между небом и землей; у Аристофана – живое существо, которое в союзе с Эросом порождает птиц, первопредков живых существ. Софокл избегает слова "хаос".

Время наполняло понятие Хаоса новым смыслом. У римлян обострилось ощущение трагичности праосновы (что естественно для жестокой и жесткой эпохи). Хаос все более воспринимался как Аид, всепоглощающая "страшная бездна" (собственно, и в ветхозаветной традиции присутствует идея бездны, и для орфиков хаос – "страшная бездна").

Римляне, говорят, боялись ботов и во время молитвы старались на них не смотреть. Долгое время (170 лет, согласно Варрону) они не имели статуй богов, и священный огонь, возжигаемый в храме, заменял им богиню Весту. Римляне хотели, видимо, вымолить себе прощение, откупиться от Страха (который, в общем, не бывает безосновным), потому возводили в его честь драмы. Их пугала неумолимость рока, непредсказуемость судьбы, всякая неопределенность и бесформенность. Человек боялся оставаться с миром наедине, страшился его потому, что считал его недружелюбным, безразличным и хаотичным в своей основе. Хомо сапиенс мог ориентироваться в том, что было создано соображением его, его собственным умом, но не доверял миру Бытия, от которого отшатнулся, как от Аида.

В представлении о Хаосе воплотилось то, что пугало людей, противоречило их представлениям о должном. Но Хаос – не только "страшная бездна", внушающая ужас, но и животворящее начало. Так, у Овидия в "Метаморфозах" (I, 7-9) Хаос – первозданное, неупорядоченное состояние элементов и творческая потенция мира. Хаос недаром олицетворяется двуликим Янусом, который смотрит одновременно вперед и назад, созидает и разрушает мир. Но, главное, он абсолютно безразличен, сколько к нему ни взывай, не услышит: не внемлет человеческому зову, не знает жалости и сострадания (как знает христианский Бог). Отсюда отчаяние и ужас перед всепоглощающей бездной, как в трагедиях Сенеки: "Мы не можем изменить мировых отношений. Мы можем лишь одно: обрести высокое мужество, достойное добродетельного человека, и с его помощью стойко переносить все, что приносит нам судьба, и отдаться воле законов природы".

Бессмысленное, казалось бы, сопротивление року, нежелание покориться возвысило в глазах потомков греков и римлян, бросивших вызов року. По словам Ф. В. Шеллинга, "до тех пор пока греч