Предпочтение оказывали "борьбе", иначе – действию, и Аристотель поставил "деятельность" во главу угла.

Кто знает, может быть, для того и понадобился грекам устрашающий Хаос, чтобы оправдать свою деятельную натуру, право на переустройство мира, его организацию? (По крайней мере самые древние представления о Хаосе – египтян и шумеров в III тысячелетии до н.э. не внушали чувства ужаса и желания переделывать мир: "как следует из "Книги пирамид" (1040 a-d), этому Хаосу не присуща беспорядочность и ужасность. Внутри Пуна, первородного океана, находится творец (Атум, Хепри), который из Нуна творит все сущее... уничтожая хаос воды (гераклиопольское сказание)" [69].

А, может быть, отделения себя от мира требовала зарождающаяся в недрах греческой философии научная методика? Как развиваться ей, если не иметь перед собой объекта? Прежде чем упорядочить "глыбу", нужно ее разбить, а потом собрать по своему усмотрению. (Суть нарождавшегося метода – "аналитики"-сводилась к разъятию сущего и к синтезу разъятого: соединить разрозненное в порядке, предусмотренном самим человеком, чьи знания, однако, неизбежно ограничены.) Так или иначе, человеку назначено установить порядок на неупорядоченной земле. Он, видимо, поспешил объявить себя "мерой всех вещей", поняв это буквально.

"Правильно мыслить, – с точки зрения Аристотеля, – значит разделять разделяемое и соединять соединяемое". Для него реальность организована пространством и обозрима, конечна. Он положил начало формальной логике с ее постулатом: всякий объект пространственно конечен и может быть разделен на конечное число дискретных элементов с конечным числом связей. Подобный подход идет от Платона: "Разделять по родам, по принимать того же самого вида за иной и другой за тот же самый, неужели мы не скажем, что это и есть предмет науки диалектики?" ("Софист", 253 Д).

Итак, представление об изначальном Хаосе обусловило, скажем, такие свойства ума (архетипы), как "архе", "аксиоматику", "аналитику" (три "а"). Архе – склонность к властвованию вытекала из несовершенства, неупорядоченности изначального состояния мира, праосновы, которая нуждалась в упорядочении. Аксиоматика обусловлена в принципе тем же: нельзя же брать за основу несовершенство, отталкиваться от него. Человеческий ум способен на априорную, безусловную идею, не вызывающую сомнений. Она и служит точкой отсчета для дискурсивного мышления. Наконец, представление о нерасчлененности, неупорядоченности изначального состояния мира привело к необходимости его мысленного, а впоследствии и немысленного расчленения, чтобы перестроить его по своему разумению, выше которого быть ничего не может.

Конечно, я упрощаю проблему. И Платон, и Аристотель понимают Начало как безначальное, как Истину, постигаемую интуицией. Для Платона архе – онтологический принцип, начало познания: "Начало есть нечто невозникшее; в самом деле, все возникающее по необходимости должно возникать из некоего начала" ("Федр", 245 В). Потому и ограничивали космос пределами, что беспредельное непознаваемо, и тогда божественная мысль не всесильна. Но обыденное сознание следовало "силовой" парадигме, в чем нас убеждает последующий опыт и характер той цивилизации, которая породила тотальный нигилизм. Конечно, при низком уровне сознания, когда человек неспособен был собой управлять, власть была нужна, но в каких-то пределах. Наше время, по крайней мере, убеждает, что исчерпавший себя институт власти превращается в полное безвластие (крайности сходятся).

Это естественно лишает доверия сам аппарат власти, свидетельствуя о пробуждении самосознания, о том, что Власть свою вселенскую функцию, в общем, плохо ли, хорошо ли, но выполнила и имеет право на заслуженный отдых.

Восходящий же к грекам взгляд на мир определил на многие века путь научного знания технологической цивилизации, ее сильные и слабые стороны.

Но Гегель видел в этом методе бесспорное преимущество Запада перед Востоком:

"Если на Востоке субстанциональное и всеобщее содержание миросозерцания своей символикой и дидактизмом поглощает еще индивидуальность характеров, их целей и событий, а потому членение и единство целого делается менее определенным и более слабым, то в мире гомеровских поэм мы впервые находим прекрасное равновесие между всеобщими жизненными основаниями нравственности в семье, государство и религиозной вере и индивидуальной обособленностью характера, между духом и природой, между целенаправленным действием и внешним событием" [70].
Но почему нужно властвовать над природой и видеть в архе начало сущего? Потому что природа неразумна – слепая стихия, и человек призван навести в ней порядок, "созидая сущее из противоположных стремлений". Человек-творец сначала уподобил богов себе, а потом себя богам. Но, главное, если в основе мира лежит "власть" (или, по Ницше, – "воля к власти"), то нужно иметь то, над чем властвовать. Во имя действия, переделывания мира одно стали противопоставлять другому (космос – хаосу, дух – материи, разум – чувству, свет – тьме, добро – злу и т. д.). Обыденное с