Тем самым осуществляется вселенское назначение Науки, которой недоступно лишь то, что недоступно пока уму и сердцу человека.

По мере осознания человека как Целого, или как Цели, акцент будет смещаться на нравственную сторону восточных учений, главное назначение которых – открыть человеку глаза на самого себя, на моральность естественного закона – дао. Космос есть отклик на поступки живых существ: вызывая peзонанс во вселенском организме, они наращивают или изживают свою и всеобщую Карму. Одно во всем, и все в одном; физическое и психическое, материальное и духовное неразъемлемы, взаимообусловлены. Где исчезает нравственная память; там рвутся всеобщие связи и вслед за природой гибнет человек.

Пока ни Восток с его целостным мироощущением, идеей равного ко всему отношения, ни Запад с его фаустовским томлением по бесконечности, с его аналитикой, ускоряющей ход истории, не создали достойной жизни для человека. И, может быть, впервые именно в XX в., несмотря на все его вихри, способные разрушить планету (а может быть, благодаря им), появляется надежда на спасение. Настало время Целого человека, поисками которого занимались и древние греки, и древние китайцы, но так и не нашли. Целостный человек гарантирует целостность мира (по закону соответствия субъекта-объекта: "каков человек, таков и мир"). Мир же, действительно, как и предсказывал Вернадский, уподобляется целостному организму (зализывая раны), но, стало быть, и угроза ему обретает целостный характер (в случае атомной или экологической катастрофы никого не останется – человечество смертно).

Значит, сама История, сама Необходимость, которую мы продолжаем недоощущать, приводят к неизбежности Встречи культур в пространстве (Восток – Запад) и во времени (прошлое – настоящее во имя будущего). Гуманизм имеет шанс стать "завершенным", всеобщим. Само понятие "завершенного гуманизма" говорит о его полноте, неизбирательности – о преодолении исторической ограниченности. Истинный гуманизм – гуманизм для всех, а не гуманизм только для кого-то. "Завершенный" гуманизм распространится не только на человека, но и на животных, на растения, на книги, музеи, на все создания рук человеческих, на творения природы – леса, реки, горы, ибо человек очеловечится. Но если этого не будет, то не останется лесов и рек, среды обитания, и человеку некуда будет деться, и воздается ему по заслугам.

Все зависит от того, успеет ли сам человек перейти с уровня функции на уровень сущности, т.е. успеет ли познать себя. Тогда и все вслед за ним, своим водителем, перейдет с уровня функции на уровень сущности, т.е. станет самим собой, обретет свою подлинную природу, гуманизм в том числе. Любая вещь, достигая полноты, уже не может быть лишь средством, как и любое явление культуры, природы, мышления или языка. Завершаясь, обретая полноту, и язык становится самоценным, полнокровным и вместе с тем начинает в полную силу воздействовать на окружение. Раньше лишь мудрецы или гении являли Слово в его полноте, которое потому избежало тления. При целостном мышлении к каждому вернется живое Слово.

Проходит время, когда одномерное, "усеченное сознание" выхолащивало мысли мудрецов, превращая их в свою противоположность. Человек любит вспоминать (всуе), что он "мера всех вещей", не задумываясь над смыслом этих слов. Мера мере рознь, и реальная его мера пока мала по причине неведения и страха, от которых он только начинает избавляться. Т. е. его нынешняя мера не соответствует истинной. Принимая же неистинную меру за истинную, он лишает себя, а вместе с собой и все остальное полноты существования, а то и вовсе жизни, ибо его мера может и не предусматривать жизни другого. Значит, стоит задуматься, та ли это мера, которая предназначена ему природой. Ведь если человек видит в другом функцию, скажем, к природе или к науке подходит с точки зрения "что я с этого буду иметь" (не "иметь, чтобы быть", а "быть, чтобы иметь", по сути, в этом разница между истинной и неистинной мерой человека или между нечеловеком, или недочеловеком, и человеком, которым он еще может стать), значит, сам человек пока лишь функция, какие бы посты он ни занимал или) как бы ни мнил себя "богом или "сверхчеловеком". Иначе говоря, истинной мерой может быть лишь истинный, целостный человек, а нецелостный так и будет усекать мир по своему и подобию, о чем бы ни шла речь – о природе или культуре, о поэзии или науке. Как же, он "мера всех вещей", значит, все они должны быть уменьшены до его размера, иначе, как он Я будет чувствовать себя среди них, если они окажутся больше его и в его сознание не укладываются? (И хотелось бы, и трудно избавиться от теней прошлого, которые, хотя и малы, но, когда их много, затмевает свет.)

Целое не подобно другому, оно всегда уникально, индивидуально и потому незаменимо и независимо. Части же подобны, не зависят от себя, легко заменяются, приносятся в жертву, в общем, с ними мало считаются. Зато не могут не считаться с Целостным человеком, ибо он Свободен, независим от обстоятельств. Обретая себя, свою подлинную природу, он обретает и полную меру свободы, а свободный человек не посягает на свободу другого.