Нужна среда. Но тут взаимоотношение со средой не статичное, а динамичное (в отличие от евреев). Воронка и пузырь в бетоне.
Вороночное шарлатанство Бердяева, совершенно не философское, странно совпадает с типом мышления самого «философского философа» – Гегеля. Только у Гегеля вихрь направлен вовне. Это агрессивное разворачивание своего "я". У Бердяева "я" – такое же бессодержательное и формальное – засасывающее. Оно цепляется к окружающим. Бердяев, совершенно необразованный и даже, по его же признанию, неграмотный, хватается за чудо вазу своей гениальности. «Я гений!» – Все оборачиваются к нему. Потом он говорит: «Я ничтожество!» Констатация ничтожества есть подлинное выражение недоумения от первой фразы, и своей подлинностью передачи недоумения она как будто подтверждает и подлинность первого тезиса. Потом Бердяев говорит: «Я гений и я ничтожество – это неразрешимое противоречие, отражающее антиномичность русского духа». Это, в свою очередь, есть подлинное отражение недоумения от антитезиса. И снова эта подлинность углубляет провал в мыслительном поле. И тогда Бердяев идёт дальше, на 4 5 й уровень, и всё качается и начинает медленно соскальзывать в него. Он разрушает словесное бытие. Его речь не просто алогична, она антилогична. Это мычание паралитика. Ремизов недоумённо спросил:
«Бердяев, не одарённый словом, словесно беспомощный и не книжный, а чем объяснить его словесный напор, силу его бессвязных фраз?»
Как чем? Да именно их бессвязностью, так верно передающей состояние отстранённости от мира слов. Это как некий античный философ, ничего не говорящий, а лишь бессмысленно шевелящий пальцем.
Потом, когда черная карусель раскручена, туда попадают обломки ещё не размытых до конца фраз, и они там, уже неузнаваемо раскрошенные и раскрашенные, превращаются в его афоризмы, «бон мо». Все они чужие, но их фатальное вращение совершенно оригинально. Это такой элементарный и даже немного вульгарный Розанов. Поэтому, видимо, их так и тянуло друг к другу, хотя, казалось бы, Розанов был для Бердяева «здесь вам не чайная союза русского народа», а Бердяев для остренького пёрышка Василия Васильевича это прямо таки новогодний подарок – целый мешок с ёлочными игрушками философских нелепостей. Но вот факт – были почти друзьями…
Да. А Гегель то же изнутри. К нему можно относиться только так: или почитать, или не читать. Вообще. Гегель – это целый язык, целый мир и мир совершенно самозамкнутый, абсолютный. Абсолютностью он, конечно, завораживает. Гегель это чудовищный апломб «Предисловий к „Энциклопедии философских наук“». Предисловие к первому изданию начинается так:
«Потребность дать моим слушателям руководство к моим философским чтениям является ближайшим поводом к тому, чтобы издать этот всеохватывающий обзор философии раньше, чем я это предполагал сделать».
Здесь в каждом слове сквозит глубокое неуважение к читателю. Во первых, труд Гегеля вовсе не является плодом его собственных страстей и желаний. Нет, он ВЫНУЖДЕН его написать, так как читатели испытывают в этом потребность. Более того, эта «потребность», от которой прямо таки изнывают его будущие читатели, является в сущности лишь «ближайшим поводом», самим по себе вовсе не важным. А истинная причина – во внутренней божественной логике саморазвития великой гегелевской мысли. Умоляющие на коленях читатели лишь неразумно вмешиваются в предопределённый судьбой ход событий, и божество в виде Гегеля снисходит до них и выпускает «всеохватывающий обзор» раньше, чем это предполагалось сделать. Это неслыханное снисхождение, «гуманизм» (и одновременно априорное списывание всех возможных ошибок и погрешностей за счёт нетерпеливых поклонников). Интересно и словосочетание «всеохватывающий обзор». С одной стороны, это ВСЕОХВАТЫВАЮЩИЙ обзор, то есть обозревание ВСЕГО, тут альфа и омега мировой философии. С другой стороны, это всеохватывающий ОБЗОР, то есть нечто поверхностное, разжёванное, вводящее лишь в более глубокую область. Одним словом, «руководство». Три толстенных тома энциклопедии Гегеля это так, «пустячок», обзор. Мы способны гораздо на большее.
С этой фразы все начинается, на ней же всё и заканчивается. Либо вы эту фразу проглотили и тогда «от простого к сложному» примете и всё остальное целиком, без оговорок. Либо вы швыряете серый том об стену. (307) Оба варианта одинаково подлинны. Поэтому собственно КРИТИКА гегельянства совершенно невозможна, даже невероятна. Так что предисловие к третьему изданию всё той же «Энциклопедии» может быть прочитано лишь чисто извне или столь же чисто изнутри:
«Со времени выхода в свет второго издания появилось много отзывов о моих философских работах, которые большей частью обнаружили, что их авторы имеют мало призвания к этому делу. Такие легкомысленные возражения на произведения, которые продумывались в продолжение многих лет и были обработаны со всей серьёзностью, приличествующей предмету и удовлетворяющей научным требованиям, являют собой отнюдь не утешительное зрелище дурных страстей: самонадеянности, заносчивости, зависти, оскорбительного неуважения и т.д., и уж нечего говорить, что в них нет ничего поучительного».