Скачать 56.25 Кбайт
Заметки о случае обсессивного невроза
..» - он опять встал, показывая все признаки ужаса и сопротивления, - «протискиваются (пролезают)...». «В анус,» - я пришел на помощь.
Во время рассказа в наиболее важных местах его лицо принимало странное, сложное выражение. Я мог интерпретировать его лишь как ужас от своего собственного удовольствия, о котором он не подозревал. Он продолжал с большим трудом:
«В этот момент в голове вспыхнула мысль, что это происходит с дорогим мне человеком». В ответ на прямой вопрос, он сказал, что это был не он сам, кого наказывали, но наказание было вынесено безлично. После небольшой подсказки я понял, что этим человеком, к которому мысль относилась, была обожаемая им дама.
Он прервал свою историю для того, чтобы убедить меня в том, что подобные мысли чужды ему совершенно и неприятны, и что все, что следовало за их ходом, пронеслось в голове с невероятной быстротой. Одновременно с этой мыслью всегда возникала «санкция», которая, надо сказать, являлась мерой защиты, которую он должен был принять для того, чтобы предотвратить воплощение фантазии в жизнь.
Когда капитан говорил об отвратительном наказании, продолжал он, и эти идеи стали приходить ему в голову, он, используя свои обычные защитные формулы («но», сопровождающееся жестом отречения, и фраза «о чем это вы там думаете?») сумел отогнать от себя обе эти мысли.
Это «обе» поразило меня как громом, и читателя, без сомнения, заинтересовало тоже. Пока мы слышали лишь об одной идее о наказании крысами, совершаемом над дамой. Теперь он вынужден был признать, что одновременной с первой у него возникла другая мысль о наказании применительно к отцу. Т.к. его отец умер несколько лет назад, то этот обсессивный страх был еще более бессмысленным, чем первый, и, соответственно, он старался по возможности оттянуть признание.
Этим же вечером, продолжил он, тот же капитан дал ему посылку, которая пришла по почте и сказал: «Лейтенант А. оплатил расходы. Вы должны вернуть ему долг». В посылке было пенсне, по поводу которого он телеграфировал. В этот момент абстрактная «санкция» в его голове приняла соответствующую случаю форму, а именно, если он не вернет деньги, это случится (а случится то, что фантазия о крысах реализуется в отношении его отца и дамы).
И немедленно, в соответствии с хорошо знакомой ему процедурой, с целью предотвращения санкции появилась команда, принявшая форму обета: «ТЫ должен возвратить 3,80 крон лейтенанту А.» И он произнес эти слова чуть ли не вполголоса.
Через два дня маневры подошли к концу.
В течение вс мулировке высказывания: «ТЫ должен возвратить деньги лейтенанту А.».
Наконец он встретил лейтенанта А., человека, которого он искал, но офицер отказался принять деньги, заявив, что ничего за него не уплачивал, и что он вообще не имеет никаких дел с почтой, т.к. ей занимается лейтенант Б.
Это повергло моего пациента в глубокое расстройство, т.к. это означало, что он был не в состоянии исполнить обет, потому что, давая его, он основывался на ложных посылках.
Он выдумал очень любопытное средство для преодоления подобной трудности, а именно, он должен был пойти с обоими мужчинами (А. и Б.) на почту, и что А. должен дать сидящей там девушке 3,80 крон, которые та отдаст Б., а он сам отдаст 3,80 крон А., как и требует формулировка обета. Меня не удивит, если с этого момента читатель окажется не в силах следовать повествованию. Даже подробный отчет, который дал мне пациент о внешних событиях этих дней и своих реакциях на них, был полон внутренних противоречий и выглядел безнадежно запутанным.
Только после того, как он рассказал историю в третий раз, мне удалось заставить увидеть его темные пятна в ней и выявить ошибки памяти и смещения, в которых он увяз. Я избавлю себя от заботы воспроизведения этих деталей, основные из которых будет несложно воспроизвести по ходу повествования, и я лишь добавлю, что в конце этой второй сессии пациент вел себя так, словно он был в изумлении и недоумении. Он несколько раз обращался ко мне как к «Капитану», наверно потому, что в начале часа я сказал ему, что сам лично не в восторге от жестокости, в отличие от К.Н., и что у меня нет ни малейшего намерения его мучить.
Единственной информацией, которой я смог добиться от него в течение этого часа был та, что с самого начала во всех предыдущих случаях, когда у него был страх, что что-то случится с людьми, которых он любил, точно так же, как и в последнем случае, он подразумевал наказание не только в настоящем, но и вечные муки в загробном мире.
До 14-15 лет он был искренне верующим, но с того времени он постепенно превратился в свободомыслящего человека, коим и является по сей день.
Во время рассказа в наиболее важных местах его лицо принимало странное, сложное выражение. Я мог интерпретировать его лишь как ужас от своего собственного удовольствия, о котором он не подозревал. Он продолжал с большим трудом:
«В этот момент в голове вспыхнула мысль, что это происходит с дорогим мне человеком». В ответ на прямой вопрос, он сказал, что это был не он сам, кого наказывали, но наказание было вынесено безлично. После небольшой подсказки я понял, что этим человеком, к которому мысль относилась, была обожаемая им дама.
Он прервал свою историю для того, чтобы убедить меня в том, что подобные мысли чужды ему совершенно и неприятны, и что все, что следовало за их ходом, пронеслось в голове с невероятной быстротой. Одновременно с этой мыслью всегда возникала «санкция», которая, надо сказать, являлась мерой защиты, которую он должен был принять для того, чтобы предотвратить воплощение фантазии в жизнь.
Когда капитан говорил об отвратительном наказании, продолжал он, и эти идеи стали приходить ему в голову, он, используя свои обычные защитные формулы («но», сопровождающееся жестом отречения, и фраза «о чем это вы там думаете?») сумел отогнать от себя обе эти мысли.
Это «обе» поразило меня как громом, и читателя, без сомнения, заинтересовало тоже. Пока мы слышали лишь об одной идее о наказании крысами, совершаемом над дамой. Теперь он вынужден был признать, что одновременной с первой у него возникла другая мысль о наказании применительно к отцу. Т.к. его отец умер несколько лет назад, то этот обсессивный страх был еще более бессмысленным, чем первый, и, соответственно, он старался по возможности оттянуть признание.
Этим же вечером, продолжил он, тот же капитан дал ему посылку, которая пришла по почте и сказал: «Лейтенант А. оплатил расходы. Вы должны вернуть ему долг». В посылке было пенсне, по поводу которого он телеграфировал. В этот момент абстрактная «санкция» в его голове приняла соответствующую случаю форму, а именно, если он не вернет деньги, это случится (а случится то, что фантазия о крысах реализуется в отношении его отца и дамы).
И немедленно, в соответствии с хорошо знакомой ему процедурой, с целью предотвращения санкции появилась команда, принявшая форму обета: «ТЫ должен возвратить 3,80 крон лейтенанту А.» И он произнес эти слова чуть ли не вполголоса.
Через два дня маневры подошли к концу.
В течение вс мулировке высказывания: «ТЫ должен возвратить деньги лейтенанту А.».
Наконец он встретил лейтенанта А., человека, которого он искал, но офицер отказался принять деньги, заявив, что ничего за него не уплачивал, и что он вообще не имеет никаких дел с почтой, т.к. ей занимается лейтенант Б.
Это повергло моего пациента в глубокое расстройство, т.к. это означало, что он был не в состоянии исполнить обет, потому что, давая его, он основывался на ложных посылках.
Он выдумал очень любопытное средство для преодоления подобной трудности, а именно, он должен был пойти с обоими мужчинами (А. и Б.) на почту, и что А. должен дать сидящей там девушке 3,80 крон, которые та отдаст Б., а он сам отдаст 3,80 крон А., как и требует формулировка обета. Меня не удивит, если с этого момента читатель окажется не в силах следовать повествованию. Даже подробный отчет, который дал мне пациент о внешних событиях этих дней и своих реакциях на них, был полон внутренних противоречий и выглядел безнадежно запутанным.
Только после того, как он рассказал историю в третий раз, мне удалось заставить увидеть его темные пятна в ней и выявить ошибки памяти и смещения, в которых он увяз. Я избавлю себя от заботы воспроизведения этих деталей, основные из которых будет несложно воспроизвести по ходу повествования, и я лишь добавлю, что в конце этой второй сессии пациент вел себя так, словно он был в изумлении и недоумении. Он несколько раз обращался ко мне как к «Капитану», наверно потому, что в начале часа я сказал ему, что сам лично не в восторге от жестокости, в отличие от К.Н., и что у меня нет ни малейшего намерения его мучить.
Единственной информацией, которой я смог добиться от него в течение этого часа был та, что с самого начала во всех предыдущих случаях, когда у него был страх, что что-то случится с людьми, которых он любил, точно так же, как и в последнем случае, он подразумевал наказание не только в настоящем, но и вечные муки в загробном мире.
До 14-15 лет он был искренне верующим, но с того времени он постепенно превратился в свободомыслящего человека, коим и является по сей день.
|
|