Скачать 42.28 Кбайт
Сон д'Аламбера
К чему же склонялись матери?
Борде. Все без исключения склонялись к лучшему, осмысленному решению... На улице я бы не снял шляпу перед человеком, если бы заподозрил, что он на практике придерживается моей доктрины; для меня достаточно, если его назовут бесчестным. Но мы беседуем без свидетелей и не выводим никаких правил, и о своей философии я скажу то же, что сказал совершенно голый Диоген молодому и стыдливому афинянину, сопротивление которого он хотел побороть: “Не бойся ничего, дитя мое, я не такой злой, как тот”.
М-ль де Леспинас. Доктор, я вижу, что вы договорились, и я держу пари...
Борде. Я не держу пари, вы выиграете. Да, мадемуазель, таково мое мнение.
М-ль де Леспинас. Как? Все равно, оставаться ли ограниченным своей породой или выходить за ее пределы?
Борде. Верно.
М-ль де Леспинас. Вы чудовище. Борде. Не я, а природа или общество. Послушайте, мадемуазель, я не поддаюсь власти слов и тем свободнее изъясняюсь, что я чист и чистота моих нравов остается неуязвимой. И вот я спрашиваю вас: если есть два действия, одинаково сводящиеся к одному лишь наслаждению, доставляющие только удовольствие без пользы, причем одно доставляет удовольствие только действующему лицу, а при другом удовольствием делятся с другим подобным существом — самцом или самкой, поскольку здесь ни пол, ни даже использование пола не имеет никакого значения,— то за которое из этих двух действий выскажется здравый смысл?
М-ль де Леспинас. Это слишком тонкие для меня вопросы.
Борде. Вот как! Вы побыли человеком в продолжение четырех минут и опять беретесь за свой чепчик и за свои юбки и снова становитесь женщиной. В добрый час, что же! С вами нужно и обращаться соответственно... Пусть будет так. О мадам Дюбарри больше не говорят... Видите, все улаживается. Думали, что при дворе будут потрясены. Хозяин поступил как благоразумный человек. “Omne tulit punctum”; он оставил при себе женщину, доставляющую ему удовольствие, и министра, для него полезного... Но вы меня не слушаете... О чем вы думаете?
М-ль де Леспинас. Я думаю об этих комбинациях; все они кажутся мне противоестественными.
Борде. Все сущее не может быть ни против природы, ни вне ее; из этого я не исключаю даже целомудрия и добровольного воздержания, которые были бы главными преступлениями против природы, если бы можно было грешить против природы, и главными преступлениями против социальных законов той страны, где действия взвешивались бы на других весах, а не на весах фанатизма и предрассудков.
М-ль де Леспинас. Я возвращаюсь к вашим проклятым силлогизмам и не нахожу здесь середины;
необходимо или все отрицать, или все позволить... Но вот что, доктор. Честнее и проще всего перепрыгнуть через эту трясину и вернуться к моему первому вопросу: что вы думаете о смешении видов?
Борде. Для этого нет нужды прыгать. Мы уже это обсуждали. Ваш вопрос касается физической или моральной стороны?
М-ль де Леспинас. Физической, физической.
Борде. Тем лучше. Моральный вопрос стоял на первом месте, и вы его решили. Итак...
М-ль де Леспинас. Согласна. Разумеется, это предварительное решение, но я хотела бы... чтобы вы отделили причину от следствия; обойдем скверную причину.
Борде. Это равносильно требованию начать с конца;
но раз вы этого хотите, я вам скажу, что из-за нашего малодушия, из-за отвращения, из-за наших законов и наших предрассудков произведено очень мало опытов; нам неизвестно, какие совокупления были бы совершенно бесплодными; мы не знаем случаев, когда полезное сочеталось бы с приятным; какие виды можно было бы ожидать в результате многообразных и последовательных попыток; представляют ли собою фавны нечто реальное или фантастическое; не размножились ли бы на сотни разновидностей породы мулов и действительно ли бесплодны те породы, которые мы знаем. Но вот удивительный факт, засвидетельствованный многими образованными людьми как истинный, но на самом деле ложный: будто они на птичьем дворе эрцгерцога видели одного бесстыжего кролика, который служил петухом десяткам бесстыжих кур, к нему приспособившихся; они еще прибавляли, что им показали цыплят, покрытых шерстью и происшедших от этого животного. Поверьте, что над ними издевались.
М-ль де Леспинас. Но что вы подразумеваете под последовательными попытками?
Борде. Я полагаю, что смена существ идет постепенно и что можно подготовить ассимиляцию существ, а чтобы достигнуть успеха в такого рода опытах, следовало бы начать издалека и поработать сперва над сближением животных, поставив их в одинаковые условия существования.
М-ль де Леспинас. Трудно заставить человека щипать траву.
Борде. Но нетрудно заставить его часто пить козье молоко, а козу легко заставить питаться хлебом. Я выбрал козу по особым соображениям.
М-ль де Леспинас. А каковы эти соображения?
Борде. Вы очень спешите. Дело в том... из коз мы могли бы получить очень сильную, умную, неутомимую и подвижную породу, из которой мы сделали бы себе прекрасных слуг.
М-ль де Леспинас.
Борде. Все без исключения склонялись к лучшему, осмысленному решению... На улице я бы не снял шляпу перед человеком, если бы заподозрил, что он на практике придерживается моей доктрины; для меня достаточно, если его назовут бесчестным. Но мы беседуем без свидетелей и не выводим никаких правил, и о своей философии я скажу то же, что сказал совершенно голый Диоген молодому и стыдливому афинянину, сопротивление которого он хотел побороть: “Не бойся ничего, дитя мое, я не такой злой, как тот”.
М-ль де Леспинас. Доктор, я вижу, что вы договорились, и я держу пари...
Борде. Я не держу пари, вы выиграете. Да, мадемуазель, таково мое мнение.
М-ль де Леспинас. Как? Все равно, оставаться ли ограниченным своей породой или выходить за ее пределы?
Борде. Верно.
М-ль де Леспинас. Вы чудовище. Борде. Не я, а природа или общество. Послушайте, мадемуазель, я не поддаюсь власти слов и тем свободнее изъясняюсь, что я чист и чистота моих нравов остается неуязвимой. И вот я спрашиваю вас: если есть два действия, одинаково сводящиеся к одному лишь наслаждению, доставляющие только удовольствие без пользы, причем одно доставляет удовольствие только действующему лицу, а при другом удовольствием делятся с другим подобным существом — самцом или самкой, поскольку здесь ни пол, ни даже использование пола не имеет никакого значения,— то за которое из этих двух действий выскажется здравый смысл?
М-ль де Леспинас. Это слишком тонкие для меня вопросы.
Борде. Вот как! Вы побыли человеком в продолжение четырех минут и опять беретесь за свой чепчик и за свои юбки и снова становитесь женщиной. В добрый час, что же! С вами нужно и обращаться соответственно... Пусть будет так. О мадам Дюбарри больше не говорят... Видите, все улаживается. Думали, что при дворе будут потрясены. Хозяин поступил как благоразумный человек. “Omne tulit punctum”; он оставил при себе женщину, доставляющую ему удовольствие, и министра, для него полезного... Но вы меня не слушаете... О чем вы думаете?
М-ль де Леспинас. Я думаю об этих комбинациях; все они кажутся мне противоестественными.
Борде. Все сущее не может быть ни против природы, ни вне ее; из этого я не исключаю даже целомудрия и добровольного воздержания, которые были бы главными преступлениями против природы, если бы можно было грешить против природы, и главными преступлениями против социальных законов той страны, где действия взвешивались бы на других весах, а не на весах фанатизма и предрассудков.
М-ль де Леспинас. Я возвращаюсь к вашим проклятым силлогизмам и не нахожу здесь середины;
необходимо или все отрицать, или все позволить... Но вот что, доктор. Честнее и проще всего перепрыгнуть через эту трясину и вернуться к моему первому вопросу: что вы думаете о смешении видов?
Борде. Для этого нет нужды прыгать. Мы уже это обсуждали. Ваш вопрос касается физической или моральной стороны?
М-ль де Леспинас. Физической, физической.
Борде. Тем лучше. Моральный вопрос стоял на первом месте, и вы его решили. Итак...
М-ль де Леспинас. Согласна. Разумеется, это предварительное решение, но я хотела бы... чтобы вы отделили причину от следствия; обойдем скверную причину.
Борде. Это равносильно требованию начать с конца;
но раз вы этого хотите, я вам скажу, что из-за нашего малодушия, из-за отвращения, из-за наших законов и наших предрассудков произведено очень мало опытов; нам неизвестно, какие совокупления были бы совершенно бесплодными; мы не знаем случаев, когда полезное сочеталось бы с приятным; какие виды можно было бы ожидать в результате многообразных и последовательных попыток; представляют ли собою фавны нечто реальное или фантастическое; не размножились ли бы на сотни разновидностей породы мулов и действительно ли бесплодны те породы, которые мы знаем. Но вот удивительный факт, засвидетельствованный многими образованными людьми как истинный, но на самом деле ложный: будто они на птичьем дворе эрцгерцога видели одного бесстыжего кролика, который служил петухом десяткам бесстыжих кур, к нему приспособившихся; они еще прибавляли, что им показали цыплят, покрытых шерстью и происшедших от этого животного. Поверьте, что над ними издевались.
М-ль де Леспинас. Но что вы подразумеваете под последовательными попытками?
Борде. Я полагаю, что смена существ идет постепенно и что можно подготовить ассимиляцию существ, а чтобы достигнуть успеха в такого рода опытах, следовало бы начать издалека и поработать сперва над сближением животных, поставив их в одинаковые условия существования.
М-ль де Леспинас. Трудно заставить человека щипать траву.
Борде. Но нетрудно заставить его часто пить козье молоко, а козу легко заставить питаться хлебом. Я выбрал козу по особым соображениям.
М-ль де Леспинас. А каковы эти соображения?
Борде. Вы очень спешите. Дело в том... из коз мы могли бы получить очень сильную, умную, неутомимую и подвижную породу, из которой мы сделали бы себе прекрасных слуг.
М-ль де Леспинас.
|
|