Скачать 42.28 Кбайт
Сон д'Аламбера
Впрочем, какого поведения ожидать от человека с головой либо непоследовательной в своих рассуждениях, либо последовательной в своих ошибках?
М-ль де Леспинас. Хотя последний из этих пороков в меньшей степени заслуживает презрения, его, может быть, следует опасаться больше, чем первого.
Д'Аламбер. Очень хорошо. Итак, все сводится к чувствительности, к памяти, к органическим движениям; я вполне с этим согласен. Но что сказать о воображении, об абстракциях?
Борде. Воображение...
М-ль де Леспинас. Минутку, доктор: повторим вкратце сказанное. Согласно вашим принципам, я, посредством чисто механических действий по-видимому, могу свести первого на земле гения к массе неорганизованного тела, у которой останется лишь способность воспринимать настоящее; и опять-таки эту бесформенную массу можно из состояния самой глубокой тупости, какую только можно себе представить, возвести к уровню гениального человека. Первое из этих двух явлений заключается в том, чтобы изувечить первоначальный моток, лишив его некоторого числа нитей и запутав все остальные; обратное явление — восстановление у мотка нитей, от него отторгнутых, причем всему целому предоставляются благоприятные условия для развития. Пример: я лишаю Ньютона обоих слуховых отростков, и у него пропадают слуховые ощущения; я отнимаю обонятельные отростки, и пропадают обонятельные ощущения; я отниму зрительные отростки, и исчезнут восприятия цветов; при отсутствии вкусовых отростков отпадут вкусовые ощущения; я уничтожаю или спутываю все остальные, и вот уже нет организованного мозга: памяти, суждения, желаний, отвращения, страсти, воли, самосознания; перед нами бесформенная масса, сохранившая лишь жизнь и способность ощущать.
Борде. Два почти тождественных свойства: жизнь присуща агрегату, способность ощущать — элементу.
М-ль де Леспинас. Я вновь беру эту массу и восстанавливаю в ней обонятельные отростки — она чувствует запах; восстанавливаю слуховые отростки — и она слышит; зрительные отростки — и она видит; вкусовые отростки — и она различает вкус. Распутывая остальную часть мотка, я доставляю возможность другим нитям развиваться и вижу, как возрождаются память, сравнение, суждение, разум, желания, отвращение, страсти, естественные способности, талант, и вот мой гениальный человек возрождается, и происходит это без посредства какой бы то ни было чужеродной и непонятной действующей силы.
Борде. Превосходно. Держитесь только этого, остальное — чепуха... Но абстракции? Воображение? Воображение есть воспоминание форм и цветов. Созерцание какого-либо явления, предмета неизбежно настраивает чувствующий орган на известный лад, а затем он настраивается уже сам по себе или под воздействием инородной причины. Тогда он дрожит внутри или резонирует снаружи; он молча припоминает полученные впечатления или рассказывает о них в условных звуках.
Д'Аламбер. В его рассказе есть преувеличения: он упускает из виду некоторые обстоятельства, прибавляет то, чего не было, извращает факты или приукрашивает их;
находящиеся рядом с ним инструменты, обладающие чувствительностью, воспринимают впечатления, которые исходят от резонирующего инструмента, а не от исчезнувшей вещи.
Борде. Это так: рассказ имеет историческое или поэтическое значение.
Д'Аламбер. Но как эта поэзия или ложь вводятся в рассказ?
Борде. С помощью идей, которые пробуждают одна другую; они пробуждаются, потому что они всегда были связаны. Если вы взяли на себя смелость сравнивать животное с фортепьяно, вы позволите мне сравнивать рассказ поэта с напевом.
Д'Аламбер. Это справедливо.
Борде. В основе каждого напева лежит гамма; у гаммы есть интервалы, каждая струна имеет свои гармонические призвуки, а те в свою очередь имеют собственные призвуки. Таким образом, в мелодию вводятся проходящие модуляции, напев обогащается и распространяется; дан известный мотив, а каждый музыкант чувствует его на свой лад.
М-ль де Леспинас. Зачем вы запутываете вопрос образной речью? Я бы сказала, что всякий человек, обладающий зрением, видит и рассказывает по-своему. Я бы сказала, что каждая идея вызывает другие идеи, и в соответствии со своим складом ума и характером человек или придерживается идей, точно воспроизводящих факт, или вводит возникающие в нем идеи. Между этими идеями можно выбирать; я бы сказала... что обсуждение одного этого вопроса с надлежащей обстоятельностью составило бы целую книгу.
Д'Аламбер. Вы правы, но это не помешает мне спросить у доктора, убежден ли он в том, что форма, ни на что не похожая, никогда не зародится в воображении и никогда не появится в рассказе?
Борде. Я думаю. Бредовые состояния, порождаемые этой способностью, сводятся к таланту шарлатанов, составляющих из частей животных чудовище, которого в природе никто не видел.
Д'Аламбер. А что такое абстракции?
Борде. Их на самом деле не существует; есть только обычные недоговоренности, эллипсисы, делающие предложения более общими, а речь — более быстрой и удобной. Это — знаки языка, которые дали начало абстрактным наукам.
М-ль де Леспинас. Хотя последний из этих пороков в меньшей степени заслуживает презрения, его, может быть, следует опасаться больше, чем первого.
Д'Аламбер. Очень хорошо. Итак, все сводится к чувствительности, к памяти, к органическим движениям; я вполне с этим согласен. Но что сказать о воображении, об абстракциях?
Борде. Воображение...
М-ль де Леспинас. Минутку, доктор: повторим вкратце сказанное. Согласно вашим принципам, я, посредством чисто механических действий по-видимому, могу свести первого на земле гения к массе неорганизованного тела, у которой останется лишь способность воспринимать настоящее; и опять-таки эту бесформенную массу можно из состояния самой глубокой тупости, какую только можно себе представить, возвести к уровню гениального человека. Первое из этих двух явлений заключается в том, чтобы изувечить первоначальный моток, лишив его некоторого числа нитей и запутав все остальные; обратное явление — восстановление у мотка нитей, от него отторгнутых, причем всему целому предоставляются благоприятные условия для развития. Пример: я лишаю Ньютона обоих слуховых отростков, и у него пропадают слуховые ощущения; я отнимаю обонятельные отростки, и пропадают обонятельные ощущения; я отниму зрительные отростки, и исчезнут восприятия цветов; при отсутствии вкусовых отростков отпадут вкусовые ощущения; я уничтожаю или спутываю все остальные, и вот уже нет организованного мозга: памяти, суждения, желаний, отвращения, страсти, воли, самосознания; перед нами бесформенная масса, сохранившая лишь жизнь и способность ощущать.
Борде. Два почти тождественных свойства: жизнь присуща агрегату, способность ощущать — элементу.
М-ль де Леспинас. Я вновь беру эту массу и восстанавливаю в ней обонятельные отростки — она чувствует запах; восстанавливаю слуховые отростки — и она слышит; зрительные отростки — и она видит; вкусовые отростки — и она различает вкус. Распутывая остальную часть мотка, я доставляю возможность другим нитям развиваться и вижу, как возрождаются память, сравнение, суждение, разум, желания, отвращение, страсти, естественные способности, талант, и вот мой гениальный человек возрождается, и происходит это без посредства какой бы то ни было чужеродной и непонятной действующей силы.
Борде. Превосходно. Держитесь только этого, остальное — чепуха... Но абстракции? Воображение? Воображение есть воспоминание форм и цветов. Созерцание какого-либо явления, предмета неизбежно настраивает чувствующий орган на известный лад, а затем он настраивается уже сам по себе или под воздействием инородной причины. Тогда он дрожит внутри или резонирует снаружи; он молча припоминает полученные впечатления или рассказывает о них в условных звуках.
Д'Аламбер. В его рассказе есть преувеличения: он упускает из виду некоторые обстоятельства, прибавляет то, чего не было, извращает факты или приукрашивает их;
находящиеся рядом с ним инструменты, обладающие чувствительностью, воспринимают впечатления, которые исходят от резонирующего инструмента, а не от исчезнувшей вещи.
Борде. Это так: рассказ имеет историческое или поэтическое значение.
Д'Аламбер. Но как эта поэзия или ложь вводятся в рассказ?
Борде. С помощью идей, которые пробуждают одна другую; они пробуждаются, потому что они всегда были связаны. Если вы взяли на себя смелость сравнивать животное с фортепьяно, вы позволите мне сравнивать рассказ поэта с напевом.
Д'Аламбер. Это справедливо.
Борде. В основе каждого напева лежит гамма; у гаммы есть интервалы, каждая струна имеет свои гармонические призвуки, а те в свою очередь имеют собственные призвуки. Таким образом, в мелодию вводятся проходящие модуляции, напев обогащается и распространяется; дан известный мотив, а каждый музыкант чувствует его на свой лад.
М-ль де Леспинас. Зачем вы запутываете вопрос образной речью? Я бы сказала, что всякий человек, обладающий зрением, видит и рассказывает по-своему. Я бы сказала, что каждая идея вызывает другие идеи, и в соответствии со своим складом ума и характером человек или придерживается идей, точно воспроизводящих факт, или вводит возникающие в нем идеи. Между этими идеями можно выбирать; я бы сказала... что обсуждение одного этого вопроса с надлежащей обстоятельностью составило бы целую книгу.
Д'Аламбер. Вы правы, но это не помешает мне спросить у доктора, убежден ли он в том, что форма, ни на что не похожая, никогда не зародится в воображении и никогда не появится в рассказе?
Борде. Я думаю. Бредовые состояния, порождаемые этой способностью, сводятся к таланту шарлатанов, составляющих из частей животных чудовище, которого в природе никто не видел.
Д'Аламбер. А что такое абстракции?
Борде. Их на самом деле не существует; есть только обычные недоговоренности, эллипсисы, делающие предложения более общими, а речь — более быстрой и удобной. Это — знаки языка, которые дали начало абстрактным наукам.
|
|