II 4, 287 а 23; Phys. VIII 9, 265 b 11), в метрическом смысле для характеристики стихосложения (Poet. 1, 1447 а 29; 1447 b 13. 25; 4, 1448 b 21; 1449 а 21; 6, 1449 b 30. 35; 9, 1451 b 2; 24, 1459 b 31; Rhet. I 5, 1361 a 35; III 2, 1404 b 12; 1405 a 8; 9, 1409 b 6; встречается и прямое отождествление "метров" с поэзией – 2, 1405 а 4-8; 1406 b 36) и, наконец, в чисто физическом смысле (Ethic. Nic. V 10, 1135 а 2; Оес. 2, 1350 b 9). Нормативность этой "меры" ощущается почти везде, особенно в тексте (Poet. 22, 1458 b 12); "Мера – общее условие для всех видов слова" (вместо этого перевода Н.И.Новосадского у В.Аппельрота: "Во всех частях должна быть мера"). У Аристотеля имеется еще некоторое количество терминов, однокоренных с metron. Их мы здесь не рассматриваем, поскольку их основные значения уже содержатся в metron.

2. Целое.

К числу элементарных структурных эстетических категорий необходимо относить у Аристотеля также и то, что он называет целым (holon). Это одна из центральных категорий аристотелевской эстетики, как, впрочем, и платоновской. Главным здесь является различение дискретного множества, когда каждая часть множества имеет значение сама по себе и не несет на себе смысл целого множества, и множества в нераздельном смысле слова, когда каждая часть множества, как бы она ни отличалась от множества в целом, все же делается понятной только в связи с этим целым, как его необходимый элемент, устранение которого нарушает уже и самое цельность. Аристотель пишет (Met. V 26, 1023 b 26-29):

"Целым называется то, у чего не отсутствует ни одна из тех частей, в составе которых оно именуется целым от природы, и (у Кубицкого тут добавлено "также то", и в результате этой вставки создается впечатление отсутствующего здесь у Аристотеля противопоставления) что объемлет объемлемые [им вещи] таким образом, что эти последние создают нечто единое; а таковое они образуют двояким образом: или так, что каждая из этих вещей [находится в некотором отношении] к единому, или так, что из [всех] их [вместе] образуется единое (у Кубицкого здесь неточно "одно")".

Таким образом, по Аристотелю, одна цельность состоит из разных частей, которые едины только в некотором отношении, и другая цельность состоит из частей, образующих органическое единство. Это деление Аристотель поясняет дальше так (b 29-36):

"Ибо то, что относится ко всей группе и про что вообще (или – в общей форме) говорится, что это – целое, имеет общий характер в том смысле, что оно охватывает [данное] множество, причем оно сказывается о каждой отдельной вещи [в нем], и все эти вещи составляют одно в том же значении, как и каждая из них; например, человек, лошадь, бог [все это – одно], потому что все они – живые существа. А непрерывное и ограниченное [получает такое название] тогда, если имеется известное единство из нескольких составных [частей], причем [части эти даются] по преимуществу потенциально, если же нет, то в действительной реальности. При этом из таких объединений природные более подходят сюда, нежели искусственные, как мы на это указывали и по отношению к единому, так как целостность есть известного рода единство".

Приводимые нами здесь в буквальной форме тексты Аристотеля уже излагались нами выше в виде более или менее свободного пересказа. В указанном месте нашей книги мы ставили вопрос о целом и частях по Аристотелю в связи с его учением о чтойности. Но уже и там в яснейшей форме обнаруживалось эстетическое значение термина "целое" у Аристотеля. Сюда же необходимо привлечь и то, что выше нами рассматривалось в разделе об энтелехии у Аристотеля. Из всех этих материалов выясняется вполне самостоятельная роль цельности в эстетике Аристотеля. Эту цельность Аристотель понимает в разных смыслах, но прежде всего и чисто органически, когда действительно никакой момент из этой цельности не может быть удален без нарушения структуры и содержания самого этого организма. В этом смысле эстетика Аристотеля, несмотря на свой описательный и дистинктивный характер, ушла далеко вперед в сравнении с эстетикой Платона, хотя общность концепции у обоих философов сама собой бросается в глаза. Наконец, учение о целом у Аристотеля еще интересно и потому, почему интересны и все другие его эстетические категории. Именно, Аристотель, нисколько не отрывая целого от конкретных его частей, тем не менее вполне бесстрашно формулирует эту эстетическую цельность как таковую, так что мы имеем полное право говорить и о самодовлении этой эстетической категории Аристотеля. Разъяснения же того, как самодовление совмещается здесь с материальной практикой и вполне утилитарным подходом, уже давалось нами не раз.

3. Совершенство.

К числу этих же структурных категорий, но только данных в более развитом виде, можно отнести и то, что Аристотель называет совершенством или законченностью (teleion, teleiotёs, teleiцsis). Аристотель говорит прежде всего о количественном совершенстве:

"Законченным (совершенным) в одном смысле называется то, вне чего нельзя найти хотя бы одной его части (например, в каждом [процессе] законченное время – то, вне которого нельзя указать какое-либо время, которое составляло бы часть этого времени)" (Met.