Растянувшись в гамаке, старик положил камень и алмаз себе на живот.
-- А сейчас я хочу, чтобы ты рассказала мне о шапори Хуане Каридаде. Я
хочу послушать обо всех снах, в которых появлялся этот человек.
-- Не знаю, получится ли у меня вспомнить все это.
Когда я смотрела на его худое морщинистое лицо и истощенное тело, меня
посетило странное ощущение, что я знаю его много дольше, чем могу вспомнить.
Во мне проснулась хорошо знакомая, мягкая реакция на его улыбающиеся глаза,
постоянно следящие за моим взглядом. Устроившись поудобнее у себя в гамаке,
я легко и плавно начала говорить. Когда я не знала нужного слова на языке
Итикотери, я заменяла его испанским аналогом. Казалось, Пуривариве не
замечал этого. У меня было ощущение, что его больше интересуют звуки и ритм
моих слов, чем их действительный смысл.
Когда я закончила свой рассказ, старик выплюнул шарик табака, который
Ритими приготовила ему, прежде чем уйти работать в огородах. Мягким голосом
он заговорил о женщине-шамане, о которой уже рассказывал Камосиве.
Имаваами слыла не только великим шапори, она также была великолепным
охотником и воином и вместе с мужчинами воевала против враждебных племен.
-- Может быть, у нее было ружье? -- спросила я, надеясь узнать о ее
личности побольше.
С тех пор как я впервые услышала о ней, мной овладела мысль, что,
возможно, это была пленная белая женщина. Возможно, все происходило в то
время, когда испанцы впервые приехали на эти земли в поисках Эльдорадо.
-- У нее был лук и стрелы, -- сказал старый шаман. -- Ее яд мамукори
был самым лучшим.
Стало ясно, что независимо от того, как формулировать вопросы,
невозможно было узнать, была ли Имаваами реальным лицом или персонажем из
мифологического эпоса. Все шапори говорили, что Имаваами жила очень давно.
Я уверена, что старик не уклонялся от ответа: у Итикотери просто было
принято неопределенно говорить о прошедших событиях.
Иногда по вечерам, когда женщины готовили ужин, Пуривариве садился у
огня в центре деревни. Все от мала до велика собирались вокруг него. Я
всегда старалась найти место поближе к нему, потому что не хотела пропустить
ни слова из того, что он говорил. Тихим монотонным голосом, слегка в нос, он
рассказывал о том, откуда произошли человек, огонь, наводнения. Луна и
Солнце. Я уже знала некоторые из этих мифов. Но всякий раз, когда он
пересказывал их, мифы принимали новую невообразимую форму.
Согласно своему собственному видению каждый рассказчик приукрашал и
дополнял основной миф.
-- Какой же из этих мифов является настоящим рассказом о сотворении? --
спросила я Пуривариве, когда он в один из вечеров закончил рассказ о
Ваипилишони, женщине-шамане, которая сотворила кровь, смешав оното с водой.
Она дала жизнь древовидным телам брата и сестры, заставив их выпить эту
смесь. Вечером раньше шапори рассказывал нам, что первый индеец был рожден
из ноги человекоподобного существа.
Мгновение Пуривариве в растерянности рассматривал меня.
-- Они все реальны, -- наконец произнес он. -- Разве ты не знаешь, что
человек создавался много раз и в разное время? От удивления я тряхнула
головой. Он дотронулся до моего лица и засмеялся.
-- Какая же ты еще глупая. Слушай внимательно. Я расскажу тебе обо всех
случаях, когда мир разрушался огнем и наводнениями.
Несколькими днями позже Пуривариве объявил, что Шорове, старший сын
Ирамамове, должен будет пройти посвящение в шапори. Шорове было
семнадцать-восемнадцать лет. У него было худое, ловкое тело и смуглое,
изящно очерченное лицо, на котором темно-карие сверкающие глаза казались
слишком большими. С одним лишь гамаком он поселился в маленькой хижине,
построенной для него на расчищенной площадке. Женщинам было запрещено
подходить к этому жилищу, так как, согласно поверью, хекуры избегают их. Не
подпускали даже мать Шорове, его бабушку и сестер.
За посвящаемым должны были следить молодые люди, которые никогда не
были с женщиной. Именно они вдували эпену Шорове, следили за огнем в хижине
и доставляли ему каждый день достаточное количество воды и меда,
единственной пищи, разрешенной при инициации.
Женщины всегда оставляли достаточно дров рядом с шабоно, поэтому Шорове
не нужно было ходить далеко в лес.
Мужчины приносили ему мед. Каждый день шапори заставляли их ходить
далеко в лес за новыми запасами.
Шорове проводил большую часть времени, оставаясь в хижине и лежа в
гамаке. Иногда он сидел на большом бревне, которое Ирамамове положил у входа
в жилище, потому что Шорове по обычаю не полагалось сидеть на земле. Через
неделю его лицо потемнело от эпены, а чудесные сияющие глаза стали мутными и
расфокусировались.