С громкими пронзительными криками, взорвавшими
тишину, они стали бить ветками по воде. Испуганная рыба бросилась удирать
под гниющую листву у другого берега, где остальные женщины хватали ее голыми
руками.
Откусив рыбам головы, они швыряли трепещущие тушки в плоские корзины на
песке.
-- Идем со мной, -- сказала одна из жен вождя. Взяв за руку, она повела
меня вверх по течению. -- Попытаем удачи с мужской снастью.
Сопровождавших нас мужчин и подростков окружили несколько женщин и
крикливо потребовали, чтобы те одолжили им на время свои луки и стрелы.
Рыболовство считалось женским занятием. Мужчины приходили лишь ради того,
чтобы посмеяться и пошутить над ними. И все же это была единственная
ситуация, в которой они разрешали женщинам пользоваться своими луками и
стрелами.
Некоторые мужчины отдали женщинам оружие, а сами резво убежали подальше
на берег, боясь, что их могут случайно поранить. К их удовольствию, ни одной
женщине не удалось подстрелить рыбу.
-- Попробуй, -- сказал Арасуве, протягивая мне лук.
Еще в школе я занималась стрельбой из лука и не сомневалась в своем
навыке. Однако взяв в руки его лук, я поняла, что ничего не получится. Я с
трудом могла натянуть тетиву, а выпуская короткую стрелу, чувствовала в руке
неуправляемую дрожь. Я сделала несколько попыток, но в рыбу так и не попала.
-- Смело стреляешь, -- заметил Камосиве, подавая мне лук поменьше,
принадлежащий одному из сыновей Ирамамове.
Парнишка отдал его безропотно, но с очень мрачным видом. В его возрасте
ни один мужчина не отдаст женщине свое оружие добровольно.
-- Попробуй еще раз, -- настаивал Камосиве. В его единственном глазу
горел странный огонек.
Без тени сомнения я снова натянула лук, целясь в блестящее серебристое
тело, на мгновение замершее в воде. Я почувствовала, как лук резко ослабел;
стрела легко ушла в цель. Я отчетливо услышала ее жесткий удар о воду и
увидела кровавый след. С восторженными криками женщины достали из воды
подстреленную рыбу. Она была не больше средней форели. Я вернула оружие
мальчику, глазевшему на меня с восхищенным удивлением.
Я оглянулась на старого Камосиве, но того и след простыл.
-- Я сделаю тебе маленький лук, -- сказал Арасуве, -- и тонкие стрелы
специально для рыбной ловли.
Вокруг меня столпились мужчины и женщины. -- Ты в самом деле
подстрелила рыбу? -- спросил кто-то из мужчин. Попробуй еще раз. Я не видел.
-- Подстрелила, подстрелила, -- заверила его жена Арасуве, показывая
добычу.
-- Ахахахаха, -- воскликнул мужчина.
-- Где ты научилась стрелять из лука? -- спросил Арасуве.
Я, как могла, постаралась объяснить, что такое школа.
Видя недоумевающие глаза Арасуве, я пожалела, что не сказала, что этому
меня научил отец. Попытка что-либо объяснить более чем в нескольких фразах,
бывало, оказывалась безрезультатной не только для меня, но и для моих
слушателей. И далеко не всегда причина крылась в незнании нужных слов.
Трудность была скорее в том, что некоторых слов в их языке просто не
существовало. Чем больше я говорила, тем растеряннее становилось лицо
Арасуве.
Хмурясь в недоумении, он потребовал, чтобы я еще раз объяснила, откуда
знаю, как управляться с луком и стрелами. Я пожалела, что Милагрос ушел в
гости в другую деревню.
-- Я знаю, что среди белых есть меткие стрелки из ружья, -- сказал
Арасуве. -- Но я никогда не видел, чтобы белый хорошо стрелял из лука.
Я сочла за благо принизить значение моего меткого выстрела,
предположив, что это была чистая случайность, тем более, что так оно и было.
Арасуве, однако, упорно настаивал, что я умею пользоваться индейским
оружием. Даже Камосиве заметил, как я держу лук, громко заявил он.
Думаю, мне все же как-то удалось растолковать им, что такое школа,
потому что они стали расспрашивать, чему еще меня там учили. Мои слова о
том, что выводить узоры, которыми я разукрашиваю свой блокнот, меня тоже
научили в школе, мужчины встретили оглушительным хохотом. -- Плохо тебя
учили, -- убежденно сказал Арасуве. -- Твои узоры никуда не годятся.
-- А ты знаешь, как делать мачете? -- спросил какойто мужчина.
-- Для этого нужны сотни людей, -- ответила я. -- Мачете делают на
заводе. -- Чем усерднее я старалась им объяснить, тем более косноязычной
становилась. -- Мачете делают только мужчины, -- наконец заявила я,
довольная тем, что нашла понятное им объяснение.
-- А чему ты еще научилась? -- спросил Арасуве.
Я пожалела, что у меня с собой нет какого-нибудь прибора, скажем,
магнитофона или карманного фонаря, или чего-то в этом роде, чтобы произвести
на них впечатление. И тут я вспомнила о том, что несколько лет занималась
гимнастикой.