Всеми такими текстами наше учение об иррелевантной подоснове стоического логоса безусловно только подтверждается, укрепляется и делается совместимым с общестоическим и принципиальным учением о логосе космическом.

Большею частью стоическое учение о логосе излагается в тонах весьма торжественных и чрезвычайно возвышенных. И действительно, вселенский логос стоиков – это концепция весьма возвышенная. Однако тут не нужно находить абсолютного пантеизма, при котором все не только материально, но и все божественно, и притом в самом высоком смысле слова, с самого начала и до конца, сверху и донизу. Иррелевантная подоплека стоического логоса делает божественный разум недостаточным и для восполнения его абсолютности требует теории судьбы. А что касается низших сфер жизни и бытия, то кроме судьбы тут придается огромное значение также и всякого рода субъективным несовершенствам человека и объективной бессмысленности существ и вещей. Стоический логос, следовательно, если придерживаться первоисточников, действительно, в такой же мере содержит в себе становящееся, текучее и несовершенное бытие, как его содержал в себе и исходный лектон, но только содержал в смысловом отношении, а логос содержит в себе это и в смысловом и в бытийном отношении. Решительно все на свете осмыслено и, так сказать, "логично", но эта осмысленность проявляется в самой разнообразной степени, от нуля до бесконечности. И потому "логическое" у стоиков логично тоже в бесконечно разнообразной степени.

Вот какие существенные выводы необходимо делать из наших наблюдений над использованием термина "логос" у стоиков, если пользоваться стоическими первоисточниками в их достаточно обширном объеме. С теорией красоты дело тоже будет обстоять не иначе. Нужно укрепиться на изучаемых нами сейчас стоических первопринципах.

б) Эйдос. Во-первых, выражение "эйдос" употреблялось стоиками для обозначения "вида" и противопоставлялось в этом смысле термину genos, "род". У Хрисиппа имелось не дошедшее до нас сочинение "О видах и родах к Горгиппиду" (II 13), а также трактат в одной книге под заглавием "Правдоподобное касательно разделений, родов и видов, а также о противоположностях" (там же). Определение стоического эйдоса в этом смысле дается у Диогена Лаэрция, излагающего учения Диокла Магнета (III 25):

"Род есть совокупность многих и неабстрактных (anaphairetцn) понятий, например, "живое существо", ибо оно охватывает частные живые существа. Вид (= эйдос) есть то, что объемлется родом, как, например, человек объемлется живым существом. Родом в наиболее полном смысле слова (genicцtaton) является род, который не входит в другой род, как, например, "бытие". Видом в наиболее полном смысле слова является вид, не имеющий под собой другого вида, как, например, "Сократ". Разделение (=диэреза) есть разбиение рода на ближайшие виды, как, например, "Из живых существ одни разумные, другие же неразумные".

Сюда же – II 37; III 75. 83. 117. 85.97. 169.

Во-вторых, столь же традиционно и другое понимание термина "эйдос" у стоиков, а именно как формы, в противоположность материи (II 793).

И, наконец, нет ничего специфического и в третьем значении термина "эйдос" у стоиков как внешнего вида. Так, Зенон находил возможным устанавливать нрав человека, исходя из его "эйдоса", то есть внешнего вида. Очевидно, у стоиков существовал здесь некоторый эталон, образцовая совокупность внешних физиогномических признаков, так как у Аэция мы читаем: "Стоики считали мудреца чувственно установимым (aisthesei catalepton) по признакам из его "эйдоса" (I 204). У Диогена Лаэрция имеется даже анекдот на эту тему (618). Стоики считали невозможным, чтобы дурной человек был красив, потому что "порочность нрава заражает собою (anapimplesi) и эйдос" (III 719). Напротив, мудрец, даже если он стар, все равно прекрасен (там же). Мудрец в свою очередь должен влюбляться (erasthesesthai) в юношей, выражающих своим эйдосом природную благорасположенность к добродетели, как Зенон говорит в "Политии" (I 248, III 716).

Таким образом, вопреки терминологии Платона и Аристотеля, понимание эйдоса у стоиков не отличается ни эстетическим, ни вообще диалектическим характером. Свести, однако, понимание эйдоса у стоиков только на понятие о внешнем виде никак нельзя. Эйдос у них понимался, как можно судить по немногочисленным текстам, также и в смысле такой внешности, которая отражает собою и внутреннее состояние. Здесь не просто внешнее значение, но, скорее, внутренне-внешнее. Поэтому у стоиков не исключается и эстетическое понимание эйдоса. Что же касается понимания эйдоса как формально-логического видового понятия, то такое его понимание едва ли имеет какое-нибудь отношение к эстетике.

Греческая эстетика периода классики для своих эстетических конструкций часто пользовалась термином "идея" (idea). Можно ли что-нибудь извлечь на эту тему из обширных стоических первоисточников? По-видимому, ничего существенного извлечь невозможно, так что термин "идея" – это термин какой угодно, но не стоический.