Стоическая природа также наделена разумом, отсюда "всеобщая природа и всеобщий логос природы есть судьба, промыслительница и Зевс" (SVF II frg. 936).

У стоиков – здесь ярко выражено характерное для этой эпохи выдвижение именно человечески интеллектуального начала, которое вполне в согласии с их материалистическими, пантеистическими тенденциями должно присутствовать в природе и божестве. Вот почему Цицерон с таким воодушевлением говорит о прекрасном, во всей полноте проявленном в человеке, даже имеющем на первый взгляд какие-то телесные недостатки. Как не вспомнить здесь Менандра, современника древних стоиков и близкого к ним со своей концепцией природы: "Как прелестен человек, если он действительно человек".

У Цицерона природе присущи соразмерность и гармония, своеобразное согласие или "симпатия" (sympatheia) (De nat. deor. III 11). Мир, по воле божественного провидения, "вечно украшен", а все части мироздания таковы, что не может быть "ничего лучшего и ничего более прекрасного" (II 34, 87).

Вселенная "обладает разумом" и "мудростью", потому что вся ее совокупность "лучше", чем отдельные ее части. Космос представляет собою качественно новое целое, несравнимое с природой частей (II 12, 32).

Космический шар (sphaira) является самым гармоничным телом. И, занимаясь изучением природы, можно заметить, по мнению Цицерона, что "эта равномерность движения и устойчивость структуры" не могут существовать ни в одной другой фигуре, кроме шарообразной (II 18).

Однако природа ничего не создала "совершенным во всех отношениях", и каждому она дала свои достоинства вместе с каким-нибудь недостатком" (De inventione II 1). Поэтому идеал прекрасного – недостижим, и великий художник Зевксис вынужден был обратиться к "живой красоте" нескольких девушек, – создавая "совершенную женскую красоту" (там же).

Именно природа научила человека чувствовать эту живую красоту и "не признавать ничего прекраснее, чем сам человек". Поэтому художники, скульпторы и стихотворцы создавали совершенных и прекрасных богов не в какой-либо иной форме, как в человеческой (De nat. deor. I 27).

Нельзя не отметить здесь общеантичную интуицию Цицерона, представлявшего себе наиболее совершенным сферическое тело (ср. Ксенофан А 1, Демокрит А 74, пифагорейцы 1 а).

По Пифагору (44 А 15), существует пять телесных математических фигур, причем из додекаэдра ("двенадцатигранника") возникла "сфера Вселенной". "Самодовлеющий космос" Платона в "Тимее" близок к пифагорейскому, "одушевленному" (empsychon), "умному" (noeton), "сферическому" (sphairoeides 58 В 1 а D), а значит, совершенному телу. В "Федоне" Платона (110 b) "занебесная", истинная земля, если взглянуть на нее сверху, похожа на мяч (sphaira), сшитый из двенадцати кусков кожи, так как пифагорейцы учили, что "из форм тел самое прекрасное шар" (58 С 3).

Интерес Цицерона к красоте геометрических фигур несомненно обусловлен его платонизмом, для которого была характерна соотнесенность чистого, высшего удовольствия и чистых геометрических очертаний397.

2. Красота в других областях

У Цицерона можно найти очень тонкие дистинкции красоты, требующие внимательного терминологического анализа. Под общее наименование красоты, или прекрасного (pulchritudo), подходят ее различные роды, такие, как "прелесть" (venustas) и "достоинство" (dignitas), имеющие явно этический оттенок (De offic. I 36, 130), которые в ином контексте понимаются более узко (De offic. I 30, 105), как "женственная прелесть" (venustas) и "строгая мужественная красота" (dignitas).

Ораторский стиль, отличающийся "достоинством твердой мужественности" и "прелестью мягкой женственности", несомненно квалифицируется с позиций стоически-римского эстетического опыта, что особенно касается того основного вида, который именуется как "достоинство".

В красоте есть нечто "достойное" (decus, De offic. I 27, 94), "добродетельное" (honestus, I 5, 15), нравственно прекрасное (decorum, I 30, 105). Красоте и добродетели присущи порядок, пристойность (quid sit quod decet), мера, прелесть и гармония частей, воспринимаемые зрительно (I 4, 14) как нечто правильное и простое (recta et simplicia I 36, 130). Умеренность и сдержанность (modestia), порядок и последовательность, собранность и твердость (constantia), уравновешенность и спокойствие (aequalitas) составляют красоту добродетели, "саму идею и как бы лик добродетели" (15, 15).

В человеке раскрывается то прекрасное, которое одновременно и целесообразно. "Прелесть и красота тела, – пишет Цицерон, – не могут быть отделены от здоровья" (I 27, 93). Красота тела "влечет" взор гармоническим сочетанием членов и доставляет наслаждение именно тем, что все части с какой-то неизъяснимой прелестью согласуются между собой (I 28, 97). Гармония прекрасного и необходимого в природе и человеке свидетельствует о единстве эстетически-жизненных воззрений Цицерона, являющихся не чем иным, как римским вариантом позднейшего, уже эклектического стоицизма.

Надо много потрудиться, чтобы отличить в эстетике Цицерона все эти градации "меры", "умеренности", "сдержанности" (I 27, 93), "твердости", "собранности" (I 36, 130), "уравновешенности" и "спокойствия" (I 3, 110), столь кардинальные для классического сознания.