Идеалом Гермогена среди всей этой условной риторики все еще остается недосягаемый Демосфен, во всем многообразии живой, страстной, политически действенной речи, явившейся предметом пристального анализа позднеантичного знатока и наставника риторики.

>


--------------------------------------------------------------------------------

§6. Цицерон
Крупнейшим теоретиком художественного слова был римский оратор и политик Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н.э.), сочинения которого изобилуют рассуждениями на самые разнообразные темы философии, эстетики, поэтики и риторики. Цицерон был учеником Посидония, которого в 78 г. до н.э. он слушал на Родосе и к учению которого в духе стоического платонизма он был близок. С Посидонием Цицерон находился даже в близких личных отношениях. И если нам трудно установить зависимость Цицерона от Посидония именно в области эстетики, то нетрудно зато отметить то вообще новое, что мы у Цицерона находим по сравнению с предыдущей эллинистической эстетикой и что так или иначе должно находиться на линии посидонианствующей мысли.

1. Красота в природе и космосе

Трактаты Цицерона "Об ораторе", "Брут, или О знаменитых ораторах", "Оратор"395 в полной мере выявляют теорию и практику риторического искусства, хотя у Цицерона, широко понимавшего мастерство красноречия, вполне естественно можно найти общеэстетические вопросы, характерные для греко-римской классики, такие, как совпадение эстетического и утилитарного (De orat. III 45-46), необходимость для оратора соединять искусство и знание (I 6), природа и виды комического (II 54) и мн. др.

В трактатах "Об обязанностях", "О природе богов", в "Тускуланских беседах", где особенно отчетливо чувствуется философское осмысление Цицероном человека в обществе и в мире, а также идеи о всеобщих связях, великолепно и разумно устроенного богами – демиургами космоса, эстетические идеи Цицерона ничуть не менее значимы, чем в его риторических сочинениях. Наоборот, здесь еще больше простора для воплощения разной степени прекрасного и морально хорошего, полезного. Поэтому искусство служит наслаждению и необходимости в одно и то же время (De nat. deor. II 59, 14)396, а красота, порядок, мера физического тела и духовно слаженной жизни, украшенной добродетелями, достойна удивления (De offic. I 28, 98; I 40). Искусство, достойное свободного человека, отграничено от разных ремесел и занятий низкого рода, в то время как порядок и честность присущи медицине и архитектуре, в которых объединяется польза и благоразумие (De offic. I 42, 150 сл.; De nat. deor. II 60, 150). Красота в понимании Цицерона иерархийна, как и искусство (Tusc. disp. I 26, 64; De nat. deor. II 48, 145). Она совпадает с добродетелью и совершенными произведениями природы (Tusc. disp. IV 13, 30; I 2, 4; I 4, 14; I 27, 95), хотя трактуется как нечто нравящееся само по себе (De offic. II 9, 32).

Цицерон чрезвычайно высоко ставит красоту космоса, природу (De nat. deor. II 7, 18), являющихся образцом для человеческого подражания (II 14, 37). Однако никакое искусство не может состязаться с природой в изобретательности (I 33, 92; II 32, 81). Природа – это "наша общая мать", и все, рожденное ею, "совершенно в своем роде" и целесообразно по своему предназначению.

Цицерон воздает хвалу целесообразной деятельности природы, рисуя все богатство живого мира, начиная от растений, цветов и плодов, переходя к животным и, наконец, к человеку и человеческому уму, "извлеченному из божественного духа", и которого ни с чем нельзя сравнить, "кроме самого бога".

Человек же превосходит все создание природы и становится совершенным духом, "абсолютным разумом", достигая добродетели, ведущей к блаженству (Tusc. disp. V 13, 27-39).

Природа, таким образом, становится у Цицерона художницей (artifex), созидательницей (De nat. deor. II 58) так же, как она была у стоиков чем-то "демиургическим", то есть творящим (SVF II frg. 599, Arnim), "творческим огнем" (SVF I frg. 171; II frg. 217, 1134). Интересно в этом отношении такое свидетельство самого Цицерона:

"Вся природа художественна... она получает название у того же Зенона не только художественной, но прямо – художницы (artifex), попечительницы и промыслительницы всяких полезных благ" (SVF I 172).

В знаменитом десятом орфическом гимне "Природе" (Orphica, Abel), несущем на себе следы стоического влияния, она предстает как "владычица", всевластная "устроительница богов" (cosmeteira theцn). Она "мастер всего" (pantotechnёs), "ваятельница" (plasteira) "всемудрая". Здесь наряду с божественными чертами природа наделена также атрибутами, характерными для натурфилософской материи: "нетленная", "древняя", "перворожденная", "конечная и бесконечная", "круглая", "вечная", "несущая движение", "всетекучая". Природа сама порождает из себя без посторонней помощи все живое. Поэтому она "всеобщая мать", "несущая жизнь", "плодоносная", "сама себе отец", "всем отец, мать, воспитательница и кормилица". Природа ни в чем и ни в ком не нуждается, будучи "самоудовлетворенной" (aytarceia).