Правда, здесь можно возразить, что у атомов ведь нет цвета и нет никаких других свойств. Однако и здесь Наторп не усматривает у Эпикура противоречий, потому что цвета акцидентально присущи у Эпикура не всем, а только видным телам; атом же, как известно, невидим. Качества тела изменяются в зависимости от положения и порядка атомов, они могут даже совсем исчезнуть у тела, например в результате рассечения тела; но при всем том к каждому положению и порядку атомов привязано определенное чувственное свойство, неотъемлемое от этого положения и порядка; таким образом, хотя чувственное свойство не принадлежит вечной природе тех или иных атомов, однако оно принадлежит вечной природе тех или иных соположений атомов. Эти соположения могут распадаться; но всегда, когда они возникают, они приобретают совершенно одни и те же непоколебимые свойства. Вот почему Эпикур и учит, что чувственные свойства не только являются, но и существуют такими, какими они являются. Во всем этом учении П.Наторп усматривает большую последовательность и ясность.

Но во всем этом учении Эпикур, согласно П.Наторпу, хотел лишь укрепить демокритовский атомизм, подведя под него фундамент гносеологии, основанной на чувственном восприятии. Утверждая значимость чувственного свидетельства, Эпикур полагал, что не только познание действительного происходит лишь через чувственное восприятие, но и что нет никакого существования вне области чувственно-воспринимаемого. Не воспринимаются нами лишь атомы и пустота, но даже и их мы воспринимали бы, если бы наши чувства были острее. В самом деле, если бы атомы и пустота не имели по крайней мере хотя бы аналогии с чувственно-воспринимаемыми вещами, то нам не могла бы прийти в голову и мысль об их существовании. Если Демокрит и Левкипп пришли к понятию атома благодаря абстрактному умозаключению, то для Эпикура атом становился элементом в принципе воспринимаемого, вернее, ощущаемого мира. Атомы в чем-то подобны для него телу в темноте, которое мы не видим, но о существовании которого заключаем из чувства осязания. Аналогично такому телу существуют и атомы; а пустота, хотя она никак и не может быть воспринята, тоже в известном смысле зависит от чувственного восприятия, а именно как его отсутствие. Пустота – это "неосязаемая природа", то есть там, где мы перестаем что-либо чувствовать, там и существует пустота. Так положение "все воспринимаемое действительно" незаметно превращается у Эпикура в другое: все воспринимаемое есть все действительное; что не воспринимается, того и не существует.

4. Теоретический недостаток эпикурейской логики

Значит ли это, что Эпикур отказался от логического обоснования атомизма? Куда делись у него онтологические принципы? Они у Эпикура сохранены; и он даже их слишком часто повторяет, говоря, что во всех изменениях и уничтожениях должно быть нечто неизменное, нечто постоянное, чтобы из ничто не возникало нечто и нечто не превращалось в ничто. Того обстоятельства, что это последнее положение само по себе не может опираться на свидетельство чувств и что, таким образом, в нем последовательный сенсуализм не выдержан, этого Эпикур, по мнению Наторпа, просто не заметил190. И между тем совершенно ясно, что логика для Эпикура – тоже чувственная способность, как некий род отличительной, так сказать, сублимированной способности восприятия. Но, несмотря на этот теоретический недосмотр, сенсуалистическая система Эпикура способна была, согласно П.Наторпу, оказать, как никакая другая философская система античности, услугу в области опытного познания. В ней заключались все основания необходимой для античной науки, хотя и мало развитой теории опытного доказательства, подобной той, которую в Новое время представил, например, Джон Стюарт Милль. Подобный подход не был чужд, по мнению Наторпа, и античной науке. Эти начала были развиты, например, в трактате Филодема "О знаках"191. Однако, повторяет П.Наторп, эпикурейцы все же явным образом не замечали, что, вводя в свои рассуждения такие категории, как сущность, силы природы, качества и вообще рассуждая о предпосылках неизменно пребывающей сущности вещей и неизменно сохраняющейся закономерности изменения вещей, они загромождали свою теорию такими моментами, которые не могли никоим образом быть оправданы их теорией самой по себе. Но эпикурейцы, несомненно, понимали, что без этих предпосылок они обойтись не могут, что иначе они не будут иметь права говорить о постоянстве и соответствии чувственных признаков вещей, и самое учение о достоверности чувственного восприятия повиснет в воздухе. От предпосылок самого общего логического характера зависят достоинства эпикурейской теории, но они же и ограничивают значимость этой теории: в их лице эпикуреизм наталкивается на такие основания, которые они обосновать не могут и должны просто принимать на веру. Пока эпикурейцы без доказательства опираются на эти предпосылки, они правы в своих выводах; однако стоит попросить их дать отчет в том, на каком основании нужно вообще верить, что определенные сочетания атомов всегда в вечности будут обладать одними и теми же свойствами, эпикурейцам нечего будет сказать, как им нечего было возразить скептику Энесидему, который примерно с такой критикой против них выступал.