Таким образом, если мы хотим заниматься в дальнейшем эстетикой Лукреция, то, согласно материалам из Лукреция, приводимым у Т.В.Васильевой, нечто эстетическое содержится уже в том, как Лукреций трактует элементарное чувственное восприятие вещи. Развивая Эпикура гораздо дальше, а может быть, даже и расходясь с ним, Лукреций уже самое примитивное ощущение вещи понимает не отвлеченно-сенсуально, но как тождество внешней и внутренней ее стороны, как ее наглядную структуру, существенную для нее самой. Это и есть species природы, ее облик.

Перейдем теперь к ratio природы. Этот "разум", "рассудок", или "закон", согласно исследованию Т.В.Васильевой, вовсе не является у Лукреция какой-то логикой абстрактных понятий и вовсе не хочет формулировать какие-то абстрактные законы природы. Материалы для этого "разума" – те же самые, что и для "облика". В анализе этой категории Лукреция "нас будет интересовать способ объяснения природных явлений у Лукреция не в той мере, в какой он представляет собой выработанный наукой навык получения данных, а в какой он удовлетворяет авторскому чувству художественной убедительности"240. Однако с этой точки зрения для восприятия вещи важно только четкое ощущение ее различия с прочими вещами и вполне упорядоченное наличие разных элементов в ней самой. Что же касается сущности самой вещи, то эта сущность у Лукреция есть не что иное, как сама же эта вещь.

"Представления Лукреция о пределах вещи не шли, вероятно, дальше его формул: res rem finire videtur (I, 998), "одна вещь ограничена другой вещью" и verum positura discrepitant res (II, 1018) "вещи различаются расположением". Positura шире понимается как material concyrsus, motus, ordo, positura, figur (II, 1020), "стечение движения, порядок, расположение и очертание вещества". Таким образом, вещь ограничена только извне; что же касается внутреннего определения, то вещь есть сама вещь"241.

Таким образом, "рациональное изучение природы, по Лукрецию, заключается только в четком отграничении одной вещи от другой и в четкой фиксации структурных элементов внутри самой вещи". В данном месте Т.В.Васильева не сопоставляет Лукреция с Эпикуром, но сопоставление это напрашивается само собой: если уже у Эпикура невозможно говорить о примитивном сенсуализме, то у Лукреция он уже и совсем принял художественно-структурные формы.

Что касается, наконец, третьего момента, а именно природы, то она у Лукреция действительно есть всеобщая субстанция, однако ограниченная материальными потребностями человека. Она есть закон, и она есть в этом смысле нечто максимально естественное. Этим вызваны у Лукреция такие образы, как Венера, Мать-Земля, Мать-Флора, Великая Мать (Кибела) и Отец-Эфир. С другой стороны, однако, взывая, как это полагается эллинистически-римскому поэту, к природе, Лукреций тут же чувствует – и, мы бы сказали, тоже по-эллинистически, – всю дикость и зверство этой Матери, всю ее нечеловечность и всю ее нелюдскую закономерность.

"Лик природы, изображенный Лукрецием, ужасен. Лукреций придал ему черты высшей, на его взгляд, ясности и красоты. Он сумел свести человека к природе, но не сумел найти союза между ними. Даже называя природу матерью, человек не может пробудить в ней ответной нежности"242.

В итоге можно сказать, что прежние филологи, находившие у Лукреция противоречивость, незаконченность и несогласованность частей поэмы между собою и объяснявшие все это состоянием средневековых рукописей Лукреция и их неумелым редактированием, не понимали того, что само-то поэтическое мировоззрение Лукреция полно противоречий и надрывов и что у него бросается в глаза именно это противоречие "между оптимистической доверчивостью и оскорбленным пессимизмом нелюбимого сына природы".

В другой своей работе243 Т.В.Васильева уточняет свою интерпретацию учения Лукреция о природе. Прежде всего, атомы у Лукреция – вовсе не то, что у Эпикура. У Эпикура они – предел делимости, у Лукреция же они – творческие первоначала, из которых создается конкретная вещь со всей ее структурой. Однако тут же выясняется, что атомы, собственно говоря, являются у Лукреция только материалами природы, предполагающими для себя какой-то вне их находящийся творческий принцип. Нигде у Лукреция не говорится, что творческий принцип есть сама же материя. "Никаких указаний на самодеятельность материи в поэме нет...". Наоборот, в качестве творческих принципов выступают у него "то Прародительница-Венера, то искусница-земля, то созидательное естество (природа) вещей"244.

Эпикур мало интересовался структурой каждой отдельной вещи, и потому для объяснения происхождения вещей ему достаточно было самых общих рассуждений об атомах и пустоте, так как сама природа как целое оказывалась у него "atechnos", "нехудожественной", "неискусной". Совсем другое у Лукреция. Признавая бесконечное протяжение пространства, он не мог эту бесконечность считать принципом объяснения каждой вещи в ее структурном целом. Спонтанное отклонение атомов тоже было для него не столько характеристикой самих атомов, сколько картиной реального соотношения вещей.