– Но есть ведь у человеков... как бы это сказать... свои фемины? – По вопросу он понял, что она догадалась: песня посвящается женщине. Ну а как же, ответил Баудолино, разумеется. Как исхиапод спознается с исхиаподихой, так человек спознается с женщиной, ибо сами по себе они не имели бы потомства, и так живет все живое во всем универсе.

– Ну, неправда, – возразила со смехом гипатия. – Мы, гипатии, сами по себе, и у нас нет... этих самых... гипатиев! – и опять засмеялась от подобной мысли. Баудолино гадал, как бы рассмешить ее снова, потому что ее смех был самым нежным из любых слышанных звуков. Хотелось, разумеется, спросить, как размножаются гипатии без участия гипатиев, но он страшился потревожить ее невинность. Однако он почувствовал себя вправе полюбопытствовать хотя бы, что представляют собой гипатии.

– О, – отвечала она. – Это долгий рассказ, я не умею так прекрасно рассказывать, как получается у тебя. Знай же, что тысячи и тысячи лет тому назад в одном могущественном городе, очень далеко отсюда, жила добродетельная и мудрая Гипатия. Она руководила философской школой, а философия значит любовь к мудрости. Но в этом городе жили, кроме нее, злые люди, именовавшиеся «христиане», они не чтили богов, они ненавидели философию и в особенности не могли потерпеть, чтобы истиной заведовала фемина. Они схватили Гипатию и умертвили ее, причинив ужасные муки. Несколько молодых ее учениц не пострадали, вероятно оттого, что их сочли несведущими и приставленными к Гипатии лишь для услужения. Они спасались бегством, но к тому времени христиане распространились везде, и ученицам пришлось странствовать до тех пор, покуда они не пристали вот к этому мирному месту. Тут они силились восстановить знание, полученное от учившей их Гипатии. Но во времена ученья они были чересчур юными и не такими великомудрыми, как она, и поэтому не крепко запомнили ее наставления. Тогда они решили жить сами по себе, в удалении от мира, стараясь вновь открыть заветы Гипатии. Ведь так и Бог закладывает тени истин в сердце любого из нас, и требуется только снова проявить их, они воссияют в освещении мудрости, подобно тому как освобождается мякоть плода от кожуры.

То Бог, то боги, если это не Бог христиан, значит, речь о лживых неправедных богах... Что толкует эта гипатия, ломал голову Баудолино. Но, честно сказать, до сути ему не было дела. Довольно было слушать ее речь и он уже отдавал жизнь за ее истины.

– Скажи хотя бы вот еще что, – перебил он ее. – Вы гипатии, по имени той Гипатии, это понятно. Но тебя-то как зовут?

– Гипатия.

– Нет, я спрашиваю, как зовут тебя именно, в отличие от твоих товарок... Ну, в смысле, как тебя окликают остальные?

– Гипатия.

– Ну, ты вот вечером вернешься туда, где вы живете, и встретишь какую-нибудь гипатию. Как ты к ней обратишься?

– Я скажу: счастливый вечер. У нас так принято.

– Да, но вот смотри, я, когда приеду в Пндапетцим и встречу, предположим, евнуха, он мне скажет: счастливый вечер, о Баудолино. А ты скажешь: счастливый вечер, о...? Ну как там дальше?

– Ну да, я скажу: счастливый вечер, о Гипатия.

– Так что же, вас всех зовут Гипатия?

– Ну разумеется, всех гипатий зовут Гипатиями, и ни одна не отличается от прочих, иначе она не была бы гипатией.

– Но если тебя начинает разыскивать какая-нибудь гипатия, разыскивает именно сейчас, когда тебя дома нет, и спрашивает у прочих гипатии, не видел ли кто ту самую гипатию, которая ходит с единорогом по имени Акакий, то как ей надо спрашивать?

– Вот именно так: не видел ли кто гипатию, которая ходит с единорогом Акакием.

Ответь что-либо в подобном роде Гавагай, у Баудолино чесались бы руки влепить затрещину. С Гипатией другое дело. Баудолино уже восхищался, до чего должно быть дивно то место, где все гипатии зовутся Гипатиями.



– Потребовалось немало дней, сударь Никита, чтобы понять, что такое представляли собой гипатии...

– Поскольку, полагаю, вы еще не раз виделись.

– Поскольку мы виделись ежедневно. Почти ежедневно. Я не мог жить, не видя и не слыша ее. Это, наверно, тебя не удивляет. Но что меня удивляло и исполняло беспредельной гордости, это когда я видел, что и она счастлива, видя и слушая меня. Я... я сделался в точности как дитя, дитя ищет материнскую грудь и стоит матери отлучиться, рыдает, боясь, что она не вернется никогда.

– То же самое и у собак с хозяевами. Но мне интересно побольше узнать бы о гипатиях. Поскольку, как ты, вероятно, знаешь, а может, не знаешь, Гипатия реально существовала. Не тысячи и тысячи лет тому назад, а восемь веков назад. Она жила в Александрии Египетской, империей в ту пору правил Феодосии, его сменил Аркадий. Она действительно была, судя по рассказам, великомудрой женщиной, понаторевшей в философии, математике и астрономии, так что заслушивались и мужчины. Тем временем наша пресвятая вера восторжествовала на всех территориях империи, но оставались немногочисленные строптивцы, пытавшиеся хранить учение языческих философов, к примеру, божественного Платона; не стану отрицать, что за это им как раз спасибо, они донесли до христиан то знание, которое могло бы утеряться.