На груди, там, где у людей находятся соски, открывались миндалевидные выразительные очи; между ними невысокое вздутие с двумя ноздрями и округлая дыра, весьма подвижная, так что стоило пришельцу заговорить, отверстие заерзало и закривилось в зависимости от того, какие оно исторгало звуки. Гавагай что-то стал втолковывать новоприбывшему и показывал на посетителей рукой. Тот, по всей очевидности, кивал, то есть пригибал плечи вперед, как будто кланялся.

Он приблизился к присутствующим и сказал им примерно следующее: – Оуиии, оуиоиоиои, ауэуа! – Посетители дружески предложили ему чашку воды. Блегм достал из заплечного мешка тростинку и, заправив ее в отверстие, расположенное ниже носа, высосал всю воду из чашки. Баудолино предложил ему круглый сыр. Блегм приставил сыр ко рту, тот внезапно растянулся по размеру сыра и еда заскочила в дыру. Блегм сказал: – Эуаои оэа! – Потом поднес руку к груди, то есть ко лбу, как будто в чем-то поклялся, помахал новым знакомым обеими руками и снова нырнул в траву.

– Он дойдешь быстрее нас, – сказал Гавагай. – Блегм не бегаешь как исхиапод, но проворней, чем тягучие животные, эти вот под вами. А кто будешь эти звери?

– Кони, – ответил Баудолино: он так и знал, что в царстве Иоанна не существует лошадей.

– Что такое кони? – спросил любопытный исхиапод.

– Вот как эти самые, – ответил ему Поэт. – Такие точно.

– Я благодаришь. Вы будешь сильные люди, едешь на животных, таких самых, как кони.

– Ладно, послушай. Вот ты говоришь, что исхиаподы с блегмами не дружат. Что, они не из того же царства или, как там ее, провинции?

– Нет, мы и они все вместе будешь слуги Пресвитера. С нами тут еще есть понцы, пигмеи, гиганты, паноции, безъязычники, нубийцы, евнухи и сатиры-никогда-и-нигденевидимки. Все предобрые христиане, надежные слуги Диакона и Пресвитера.

– Вы не дружите, потому что отличаетесь?

– Что такое отличаетесь?

– Ну, в смысле что ты отличаешься от нас... – Чем я отличаешься от вас?

– Господи Иисусе, – вышел из себя Поэт. – Потому хотя бы, что ты вон на одной ноге! Мы на двух, и блегмы тоже на двух!

– Вы и блегмы, если поднимешь от земли вторую ногу, будешь на одной ноге.

– Да, но у тебя нет второй, чтоб ее поднять!

– Зачем мне поднимать ногу, которой нет? Ты разве поднимаешь третью ногу, которой у тебя нет?

Примирительно вмешался Бойди. – Гавагай, ну согласись тогда, что у блегма нет головы.

– Почему нет головы? Глаза есть, нос и рот есть, он говоришь, он ешь. Разве ешь и говоришь, если не имеешь головы?

– Но ты что, не замечаешь, что у блегма нету шеи, а на шее нет той круглой штуки, которая и у тебя и у нас на шее есть, а у него нет?

– Что такое замечаешь?

– Видишь, обращаешь внимание, ну, в общем, как-то узнаешь!

– Ты, верно, хочешь сказать, что он не совсем такой самый, как я. Что моя мать не перепутаешь меня и его. Но и ты не такой самый, как этот твой друг, потому что он имеешь полоску на щеке, а ты не имеешь. И твой друг не такой самый, как вон тот черный, наподобие Волхва. А тот черный отличаешься от этого, с черной бородой, как у раввина.

– А почему ты знаешь, что у меня борода как у раввина? – горячо переспросил Соломон, имея в виду, похоже, потерянные колена и надеясь найти в словах Гавагая подтверждение, что те либо проходили здесь, либо обитали в этом царстве, – Ты что, представляешь себе других раввинов?

– Я не представляешь, но у нас каждый говоришь: борода как у раввина. Говоришь так каждый у нас в Пндапетциме.

Борон подвел итог: – Все понятно.. Этот исхиапод не видит разницы между гобоя и блегмом, ну разве что незначительную, как мы видим между Порчелли и Баудолино. Если подумать, это нередко наблюдается по отношению к иностранцам. Возьмем двух арапов, сильную ли мы увидим разницу?

– Не сильную, – отвечал Баудолино. – Но блегм с исхиаподом не в том же положении, что мы и арапы. Мы видим арапов только тогда приезжаем к. ним. А эти живут в одной и той же провинции! И заметь, он прекрасно отличает одного блегма от другого. Он же сказал, что встретил дружественного блегма, в то время как с другими блегмами он не дружит... Послушай, Гавагай. Ты говоришь, что в вашей провинции живут, кроме прочего, и паноции. Я знаю, каковы собой паноции. Они такие же люди, как мы, только вот уши у них огромные, доходят до бедер, и когда холод, они ими обматываются, как плащом. Я правильно описал?

– Да, они такие самые как мы. У нас тоже уши.

– Но не до бедер же, Бот мой!

– И у тебя уши большие, не то что у вон того друга.

– Но не как же у паноциев, проклятье!

– Всякий имеешь уши, которые дадены матерью.

– Раз так, почему ты говоришь, что исхиаподы не дружат с блегмами?

– Блегмы худо мыслишь.

– В каком смысле худо?

– Блегмы христиане, но они отметные. Они phantasiastoi. Хотя и они в убеждении, точно как мы, что Сын не единой природы с Отцом, поскольку бытие Отца извечно, а Сын, Он сотворен Отцом, и не по необходимости, а по своей воле, но в то время как мы провозгласишь: значит, Сын есть приемное детище Божие, блегмы еще добавишь: да, Сын не единой природы с Отцом, но будучи Словом, он, хоть и приемное детище, однако не способен воплощаться.