– Ты без симпатии говоришь о молодом Фридрихе.

– Он не любил меня. Не верил никому, завидовал своему меньшому брату, который отнимал у него корону, и, никаких сомнений, завидовал мне. Я был чужой по крови, а пользовался любовью и заботой его отца. Может быть, с детства он с беспокойством помнил, какими глазами тогда я глядел на его мать, или как она глядела на меня. Завидовал он и положению, которое я укрепил, преподнеся его отцу Братину. Сам он к этой истории всегда относился скептически. Чуть слыша про идею индийского похода, он всякий раз бубнил, что поговорить о том еще будет время... Он ощущал, что его теснят со всех сторон. Именно потому под Иконием он героически сражался, невзирая на то что в этот день у него был жар. Только когда отец похвалил его за отвагу, вдобавок при всех баронах, у него в глазах засветилась радость. Это было единственный раз в его жизни. Так я думаю. Я отправился к нему с поздравлениями. Был за него искренне счастлив. Но он небрежно кивнул в ответ.

– Ох, как мы с тобой похожи, Баудолино. Я тоже писал и пишу свои имперские бытописи, отмечая самые мелкие интересы зависти, ненависти, интриг, проникающие и в семьи венценосцев, и в самые значительные общественные деяния. Императоры – люди, и история – в частности, результат их слабостей. Хорошо, продолжай рассказ.

– Захвативши Иконий, Фридрих в тот же день отправил послов ко Льву Армянскому, дабы заручиться поддержкой при проходе по его территории. Соглашение существовало; армяне сами предложили нам его. Однако Лев не торопился высылать кого-нибудь нам навстречу. Может, он опасался такой же участи, какую обрел султан Икония. Так что мы шли вперед, не зная, получим ли обещанную помощь. Ардзруни вел нас, заверяя, что несомненно послы от его сюзерена прибудут. В один прекрасный день в июне, повернув к югу, миновав Ларанду, мы вступили в горы Тауруса и наконец-то увидели кладбища с крестами. Вокруг нас лежала Киликия, христианская страна! Нас немедленно принял армянский управитель Сивилии. Поодаль, на берегу проклятой речки, имя которой я намеренно забыл, мы встретили посольство армянского правителя Льва. Как только послы показались, Ардзруни сказал, что не надо им его видеть, и мигом исчез. Два уполномоченных вельможи, Констант и Балдуин Камардеисские, были самыми нерешительными послами, каких я видел за свою жизнь. Один возвестил о скором торжественном прибытии Льва и католикоса Григория. Второй вилял и утверждал, что при всем великом желании помочь императору армянский князь не может показать Саладину, что добровольно открывает путь его неприятелям. Так что князь вынужден действовать крайне осмотрительно.

Посольство отбыло, вынырнул Ардзруни, отвёл в сторону Зосиму, тот пошел докладывать Баудолино, Баудолино повел его к Фридриху.

– Ардзруни говорит, что, не желая предавать своего сюзерена, все же подозревает, что Льву желательно, чтобы ты задержался здесь.

– В каком смысле? – переспросил Фридрих. – Он хочет предложить мне вина и женщин, чтобы я забыл, что иду на Иерусалим?

– Да, вина... как бы не отравленного... Просит напомнить, о чем писала королева Сивилла, – сказал Зосима.

– А откуда ему известно, о чем мне писала королева Сивилла?

– Слухом земля полнится... Если Лев остановит твое движение, он весьма угодит Саладину, а тот в обмен поможет ему стать султаном Икония, о чем Лев и мечтает всю жизнь. Когда как не сейчас? Килидж с сыновьями позорно разбиты твоей армией...

– А почему Ардзруни так беспокоится о моей жизни, что даже изменяет своему сюзерену?

– Только Иисус Спаситель приносил в жертву свою жизнь из любви к человечеству. Семя людское исполнено греха, оно подобно семени животному: ведь и корова приносит молоко лишь когда мы даем корове сено. Чему нас научает сия притча? Тому, что Ардзруни, наверное, вовсе не прочь занять место своего князя Льва. Ардзруни уважаем среди армян, а князь Лев – нет. Поэтому, стяжав себе признательность святого и римского императора, он может надеяться на воздаяние от самого влиятельного из друзей. Соответственно он предлагает проследовать до его замка Даджиг, замок расположен на берегу этой реки, и расселить войско в палатках около замка. Там подождать, пока сделается ясно, что же на самом деле гарантировал нам князь Лев. Ты будешь гостем в доме Ардзруни, укроешься от всевозможных ков. Предупреждает, чтобы с этой минуты ты был разборчив в питье и еде и проверял все, что преподносится его соотечественниками.

– Черт, – вскричал император, – вот уж год как меня несет от одного змеиного болота к другому! Мои родные немецкие принцы в сравнении со здешними просто овечки! Знаешь даже что я скажу? Что и подлые граждане Милана, от коих я, помнишь, досыта нахлебался, что и они были лучше! Они сражались в открытом поле, а не пытались зарезать меня во сне! Что будем делать?

Его сын Фридрих считал, что следует принять приглашение. Лучше беречься от одного известного врага, чем от многочисленных неизвестных. – Быть по сему, отец, – сказал тогда Баудолино. – Ты поселяешься в замке, а мы с друзьями создадим вокруг тебя непроницаемое оцепление, так чтоб никто не мог пройти к тебе, не наступивши на нас.