Как же, и до какой же степени верить лгуну, повествующему о существах, которых не вмещает самая яркая фантазия и которых, по его собственным словам, он сам не вполне уверен, видел или не видел?

Одному только утверждению Никита безоговорочно поверил, поскольку страстность, с которой высказывался на эту тему Баудолино, служила доказательством правды: что на всем протяжении похода Волхвоцарей поддерживало и влекло безумное желание дойти до цели. Цель же была у всякого своя. Борон с Гийотом стремились только захватить Братину, хоть в царстве Пресвитера Иоанна, хоть где угодно. Баудолино мечтал о царстве все неукротимее, и Раб-би Соломон тоже, но только он надеялся отыскать там потерянные колена. Поэту плевать было на Братину, он просто надеялся устроиться в каком-нибудь царстве главным начальником. Ардзруни желал удалиться из места, где был раньше, а Абдул, как известно, полагал, что, удаляясь, приближается к предмету своей целомудренной алчбы.

Пятеро александрийцев были единственными, кто не витал в облаках: они заключили договор с Баудолино и держали слово, а также показывали характер, потому что, если уж решено найти Пресвитера, Пресвитер будет найден. Иначе, говорил Алерамо Скаккабароцци, известный больше под непристойной кличкой, иначе нас перестанут считать серьезными людьми. А может, они рвались вперед и потому, что Бойди вколотил себе в голову, что в Иоанновом царстве можно будет наискать чудотворных мощей без счета (и не таких жульнических, как эти головы Крестителя), взять их оттуда, доставить в родную Александрию и превратить город, не имеющий истории, в самое уважаемое святилище Для христиан.



Ардзруни, чтоб обойти иконийских тюрок, повел всю группу через такие перевалы, где лошади чуть не сломали ноги. Потом шесть дней плелись по каменистым долам, усеянным дохлыми ящерицами, околевшими от солнечного удара. Как прекрасно, что у нас с собой продовольствие и не приходится есть вот этих смердючих гадов, сказал с удовольствием Бойди, и попал, как принято говорить, пальцем в небо, потому что через год они с восторгом взяли бы и гораздо более смердючих гадов, пекли бы на огне, нанизав их на острую длинную ветку, и пускали бы слюни до самого подбородка, не в силах дождаться, покуда снедь подрумянится должным манером...

Они прошли через несколько селений и в каждом показывали чучело Зосимы. Да, подтверждали местные, такой вот монах побывал тут в околотке, пожил у нас месяц и был таков, тем временем обрюхатил мне дочку. Позволь, какой месяц, мы в пути всего лишь только две недели? Когда он жил тут? Да уж тому, поди, седьмая Пасха. Вон плод греха, бегает во дворе, тот, что с чирьем. Значит, монах был другой, все они греховодники, отцы святые.

Говорили им: да, проходил с бородой, юркий такой гор-бунчик... Ну при чем тут горбун, значит это не тот, слушай, Баудолино, может, ты не понял их слова и переводишь что придется? В другом месте: да, ну как не знать, вот он самый и был, и тыкали пальцем в Рабби Соломона, в его смоляную бороду... Не иначе как друзья обращались с расспросами к самым неимоверным остолопам.

Дальше проживали люди в круглых шатрах, приветствовавшие наших словами: «Ла эллек олла Сила, Махимет рорес алла». Наши ответили с изысканной любезностью по-алемански, поскольку наш язык был не хуже их языка, потом вытащили куклу Зосимы. Те заржали и заболтали что-то все вместе, но из их жестов явствовало, что Зосиму они запомнили прекрасно. Он проходил тут и продавал голову христианского святого, ну, они ему посулили всунуть кое-что в заднее место. Из чего нашим друзьям сделалось ясно, что они угодили в логово тюрок, сажателей на кол, и они быстро пошли прочь с радушными прощаниями и с улыбками, открывавшими зубы во всю ширину, а Поэт тихо дергал Ардзруни за волосы, запрокидывал тому голову и приговаривал: – Ты вожатый, ты знаток дорог, затащил прямо в глотку к антихристам... – На что Ардзруни постанывал, что не он виноват, что дорогой не ошибался, просто это кочевники, а о кочевниках невозможно знать, куда их понесет нечистая сила.

– Но дальше, но впредь, – заверял он, – нам будут попадаться только христиане, хоть и несторианского толка.

– Хорошо, – сказал Баудолино. – Это тот же самый толк, что у Пресвитера. Но отныне чем начинать болтать, заходя в селение, сначала смотрим, есть ли в селении колокольни и кресты.

Какие там колокольни. В селениях были одни лачуги из туфа. Которая среди них церковь, понять по виду было невозможно. Народ здесь удовлетворялся малым, дабы восхвалять дела Господа.

– Да точно ли Зосима пошел в эту сторону? – спрашивал Баудолино. Ардзруни отвечал, чтобы о дороге не беспокоились. Однажды Баудолино увидел, как он следит за закатывающимся солнцем и будто бы снимает с горизонта какие-то мерки, вытянув руки, сплетая пальцы: похоже было, что в треугольные просветы между пальцами он улавливает облака. Баудолино спросил, зачем это. Ардзруни ответил, что вычисляет, которая гора та самая, куда по вечерам уходит солнце под арочные пролеты скинии.

– Святейшая Богоматерь, – возопил Баудолино, – никак ты веришь в то, что мир подобен скинии, как верят Зосима и Косма Индикоплов?

– Неужто нет? – отвечал Ардзруни, как будто на вопрос, мокрая ли вода.