Ни одного элемента сознания мы не можем познать объективно. Эмоцию, как таковую, нельзя видеть, так же как нельзя видеть стоимость монеты. Вы можете видеть, что написано на монете, но стоимость ее вы никогда не увидите. Мысль нельзя сфотографировать, так же как нельзя представить себе в пузыречке "тьму египетскую". Думать иначе, экспериментировать с фотографированием мыслей – это значит просто не уметь логически думать. На валике фонографа есть царапины, повышения и понижения, но звуков нет. Кто будет держать у уха валик фонографа, надеясь что-нибудь услышать, тот наверное ничего не дождется.

* * *
Заключая в себе два мира, "человек" дает нам возможность понять, в каком отношении один к другому находятся эти два мира во всей природе.

Раньше мы пришли к выводу, что ноумен вещи заключается в ее функции в другой сфере, в ее значении, непонятном в данном разрезе. Затем мы пришли к заключению, что число значений одной и той же вещи в различных разрезах должно быть бесконечно велико и бесконечно разнообразно, что оно должно делаться собственной противоположностью, возвращаться опять к началу (с нашей точки зрения) и т.д. и т.д., бесконечно расширяясь, опять суживаясь и пр. и пр.

И нужно помнить, что ноумен и феномен не есть различные вещи, а только различные стороны одного и того же. Причем феномен есть конечное выражение в сфере нашего познания органами чувств бесконечного ноумена.

С нашей точки зрения мы совершенно одинаково можем сказать, что известный феномен или известная группа феноменов с ноуменальной стороны выражаются сознанием какой-то бесконечной и бесконечно разнообразной сущности', или что бесконечное и бесконечно разнообразное сознание выражается для нас тем или другим определенным явлением.

Феномен есть трехмерное выражение данного ноумена.

Эта трехмерность зависит от трехмерных форм нашего познания, то есть говоря просто, от нашего мозга, нервов, глаз и кончиков пальцев.

В "человеке" мы нашли, что его ноумен – это сознание, что именно в сознании лежит разгадка непонятных со стороны функций и значений человека. Что такое сознание человека, как не его функция, непостижимая в трехмерном разрезе мира? Действительно, если мы будем всеми доступными нам способами объективно, со стороны изучать и наблюдать человека, мы никогда не найдем его сознания и не определим функции этого сознания. Мы должны сначала осознать свое сознание, затем или вступить в разговор (знаками, жестами, словами) с другим человеком, начать с ним обмен мыслями и на основании его ответов вывести заключение, что он обладает сознанием, – или заключить об этом на основании внешних признаков (одинаковые с нами действия в одинаковых обстоятельствах). Прямым методом объективного исследования без помощи речи или без помощи заключения, по аналогии, мы в другом человеке сознания не найдем. Что недоступно прямому методу исследования, но существует, то ноуменально. И, следовательно, мы не будем в состоянии определить функции и значения человека в ином разрезе мира, чем мир геометрии Эвклида, единственно доступный "прямым методам исследования". Поэтому мы с полным правом можем рассматривать "сознание человека" как его функцию в разрезе мира, отличном от того трехмерного разреза, где функционирует "тело человека".

Установив это, мы можем задать себе вопрос: не имеем ли мы права сделать обратное заключение и рассматривать неизвестную нам функцию "мира" и "вещей" вне трехмерного разреза, как их сознание.

Наш обычный позитивный взгляд рассматривает сознание как функцию мозга. Без мозга мы не можем представить себе сознания.

Макс Нордау, когда он захотел представить себе "мировое сознание" (в "Парадоксах"), должен был сказать, что мы не можем наверное утверждать, что где-нибудь в бесконечном пространстве Вселенной не повторяется в грандиозном масштабе та же самая комбинация физических и химических элементов, какая составляет наш мозг. Это очень характерно и типично для "положительного знания". Желая представить себе "мировое сознание", позитивизм прежде всего должен представить себе гигантский мозг. Не чувствуется ли здесь сразу нечто из двумерного и плоского мира? В самом деле, идея гигантского мозга где-то за звездами показывает удивительную бедность и слабость позитивной мысли. Эта мысль не может выйти из обычной колеи, у нее нет крыльев для полета.

Представим себе, что какой-нибудь любознательный житель Европы XVII столетия пытался представить себе средства передвижения XX столетия и рисовал себе огромную почтовую карету величиной с большую гостиницу, запряженную тысячью лошадей. Он был бы очень близок к истине, но в то же время и бесконечно далек от нее. А между тем в его время уже были умы, которые видели по правильным линиям, уже намечалась идея парового двигателя, уже появлялись модели...

Мысль, высказанная Нордау, напоминает излюбленные построения обывательской философии, что планеты и звезды видимого мира – это только молекулы какого-то большого тела, ничтожную часть которого составляет наша Вселенная.