На языке ап. Павла святость далее немного меньше, чем на нашем настоящем языке. Он называет святыми всех членов своей церкви, святость у него значила праведность, моральность, религиозность. Мы говорим, что это все только путь к святости. Святость нечто особое, достигнутое. Но все равно, как ни брать, на его языке или на нашем, – святость это сверхчеловеческое свойство. В области морали это то же самое, что гениальность в области ума. Любовь – путь к святости. Это понятно. Высшая, сверхличная эмоция, несомненно, переведет сознание на высшую ступень. Это очень высоко, но понятно и после евангельских притч – естественно.

Для нас интересно дальнейшее.

Ап. Павел соединяет со святостью познание. Святые постигают, чту – широта и долгота, и глубина, и высота; и он говорит, что все – через любовь – могут постигнуть это вместе с ними. Но что же именно постигнуть? Постигнуть пространство.

Вот это последнее наиболее странно.

Как мог ап. Павел знать и думать, что святость дает новое понимание пространства? Мы знаем, что она должна давать, но откуда он мог знать?

Никто из его современников не соединял со святостью идеи постижения пространства. Только мы теперь, после Канта и получив доступ в сокровищницы мысли Востока, понимаем, что переход на новую ступень сознания невозможен без расширения чувства пространства.

Но это ли хотел сказать ап. Павел, этот странный человек – римский чиновник, гонитель первого христианства, ставший его проповедником, философ, мистик, человек "видевший Бога", смелый реформатор и моралист для своего времени, боровшийся за "дух" против "буквы" и, конечно, не ответственный за то, что его самого после стали понимать не в "духе", а в "букве", – это ли хотел сказать он? – Мы не знаем.

* * *
Но попробуем посмотреть на эти же слова Апокалипсиса и Посланий с точки зрения нашего обычного "позитивизма". Что мы увидим?

Ничего не увидим.

Проблеск тайны, мелькнувший на мгновение, сейчас же исчезнет. Это будут слова без всякого содержания, ничем не привлекающие к себе нашего усталого внимания, которое скользнет по ним, как оно скользит по всему. Мы равнодушно перевернем страницу и равнодушно закроем книгу.

И мы не замечаем того, что мы сами обворовываем себя своим "позитивизмом", лишаем жизнь всей красоты, всей тайны, всего содержания. Мы превращаем ее в голую схему вертящихся шаров и удивляемся потом, что нам скучно и противно и не хочется жить и что мы ничего не понимаем вокруг.

Ничего и нельзя понять, рассматривая жизнь материалистически или "энергетически". Как в приведенных словах о времени и о пространстве не окажется никакого смысла, точно так же не будет видно никакой руководящей идеи во Всем.

Метод не годится.

В свое время позитивизм явился, как нечто освежающее, трезвое, здоровое и прогрессивное, прокладывавшее новые пути мысли.

После всяких сантиментальных построений наивного дуализма, это, конечно, был большой шаг вперед. Позитивизм стал символом прогресса мысли.

Но мы видим теперь, что он неизбежно приводит к материализму. И в таком виде он останавливает мысль, которой уже давно тесно в узких рамках материи и движения. Из революционного, гонимого, анархического, вольнодумного позитивизм стал основой официальной науки. На него надет мундир. Ему пожалованы ордена. К его услугам университеты, академии. Он признан. Он учит. Он управляет мыслями.

Но, достигнув благоденствия и преуспевания, позитивизм, прежде всего, поставил препятствие дальнейшему ходу мысли. Все, выходящее из схемы движения, объявлено суеверием. Все, выходящее из рамок обычного сознания, объявлено патологическим. Перед свободным исследованием поставлены китайские стены "положительных" наук и методов. Все, поднимающееся выше этих стен, объявлено ненаучным.

И в таком виде позитивизм, бывший раньше символом прогресса, уже является консервативным, реакционным.

В области мысли уже установился существующий порядок, и борьба с ним уже объявлена преступлением.

Но свободная мысль не может остановиться ни на каких рамках. Никакой один метод, никакая одна система не может удовлетворить ее. Она должна брать от всех, что в них есть ценного. Она не должна ничего признавать решенным и не должна ничего считать невозможным.

Истинное движение, лежащее в основе всего, есть движение мысли.

Все, что останавливает движение мысли, – ложно.

Поэтому настоящий, реальный прогресс мысли только в самом широком идеализме, не признающем возможности остановки на каких-либо найденных формах. Смысл жизни в вечном искании. И только в искании можем мы найти что-нибудь действительно новое.