Цинизм может выражаться не в одной распущенности. Может быть, есть "цинический аскетизм", так же как есть циническая распущенность. Цинизм – это психология двумерного существа. Собака (kunos, откуда произошло слово цинизм) и есть двумерное существо. Двумерная мораль – это циническая мораль. Она видит только внешнюю сторону явлений. Внутренняя сторона, та сторона, где возникают чувства и родятся идеи, для двумерной морали – это только какой-то случайный придаток к физиологической жизни.

* * *
Интересные вещи говорит Н. В. Розанов в книге "Люди лунного света". Идея греховности любви, идея "скверны", идея аскетизма, по его мнению, возникла из полового извращения, из гермафродитизма, из "женомужества" и из "мужеженства". Причем гермафродитизм может ничем не выражаться физически, а только психически, душевно. Содом рождает идею, что любовь есть грех, говорит он. В самом деле, что такое гермафродитизм психологически? "Муки Тантала, – говорит Н. В. Розанов, – все в себе и недостижимо. Следующий этап – ненависть к этому недостижимому, страх перед ним, мистический ужас – является "скверна".

Нужно только заметить, что, конечно, может существовать аскетизм, не идущий из извращения. Но это не будет воинствующий аскетизм. Это не будет аскетизм, видящий скверну в жизни.

Но что в идее скверны, в идее стыдного и гадкого очень много извращения, в этом г. Розанов совершенно прав.

Книга Н. В. Розанова интересна во многих отношениях, хотя обилие "физиологических" и "анатомических" подробностей мешает понять основную мысль. По настроению в ней много общего с "Leaves of the Grass" Уолта Уитмена.

* * *
И ни научный материализм, ни аскетический морализм не понимают огромной трагедии любви.

Это область, в которой человеку больше всего кажется, что он живет для себя, для своего чувства, для своего ощущения. И именно здесь, в этой области, он меньше всего живет для себя. Он служит здесь только проводником, средством для проявления проходящих через него сил, средством для проявления будущего в том или в другом виде.

Желание любви – это чье-то желание жить. В своей удивительной слепоте люди думают, что это их собственные желания.

Нет ничего, чем бы человек не пожертвовал любви. И нет ни одного человека, который бы что-нибудь получил от любви для себя. И именно тогда, когда человеку кажется, что он получает что-то для себя, он получает меньше всего для себя. И тогда, когда человеку кажется, что он наиболее служит себе и своему наслаждению, на самом деле он наиболее служит неизвестному другому.

Влияние женщины на душу мужчины и мужчины на душу женщины похоже на влияние природы на человека. Тут действует соприкосновение с той же самой тайной. Точно так же эта тайна влечет к себе и точно так же сильнее всего чувствуется в неизвестном, в новом. Охватить ее или выразить в словах невозможно.

Мираж все время остается вдали, на горизонте, раздражая воображение. Но подойти к нему нельзя, он отступает по мере приближения, как край неба.

Если человека соблазняет закрытая дверь и он открывает ее, то за ней сейчас же оказывается другая закрытая дверь.

Тень проходит между рук и идет впереди.

Но в погоне за этим миражем, за этой тенью, что-то творится. И в этом тайна великой жертвы, которую приносит человек в любви. Он идет на костер и сгорает, служа чему-то, чего он не знает, и думая, что он служит своему наслаждению.

Мы окружены какой-то огромной жизнью, которой мы не видим и часть которой мы составляем. Иногда проблесками мы ощущаем ее. Иногда забываем опять и начинаем считать реальной и настоящей свою жизнь.

* * *
Замечательной попыткой обрисовать наше отношение к "ноуменальному миру", к этой "большой жизни" является знаменитый "Диалог о пещере" в VII книге "Республики" Платона.


— Представь себе, – сказал я, – людей, живущих в подземной пещере. Предположи, что эти люди с детства прикованы цепями к стене так, что они не могут повернуть головы и видят только перед собой. Представь себе на стене, над головами прикованных людей, в глубине пещеры огонь и между огнем и узниками дорогу, отделенную невысоким парапетом, подобным ширмам, за которыми проделывают свои удивительные штуки бродячие фокусники. Представь себе, что по этой дороге идут люди и несут, подняв над своими головами, различные орудия, человеческие статуи, изображения животных и утварь всякого рода. И некоторые из идущих говорят, а другие молчат.
— Любопытное сравнение и любопытных узников приводишь ты, – сказал он.

— Да, – сказал я, – но они похожи на нас. Потому что, как ты думаешь, могут ли они видеть от самих себя и друг от друга что-нибудь кроме теней противоположной стене пещеры?

— Как могут они видеть что-нибудь другое, – сказал я, – если всю жизнь они не могут повернуть головы.

— Но что они видят от предметов, которые люди проносят сзади них? Не такие же ли тени? И почему так? И если они могут разговаривать друг с другом, то, как ты думаешь, не дадут ли они имена тем вещам, которые видят пред собою?

— Конечно, они должны дать им имена.