Бахтина 1924 г. "Проблема содержания, материала и формы в словесном худо- жественном творчестве" (12), где автор, описывая диалектику бытия литературы, отметил, что помимо данной художнику дей- ствительности, он имеет дело также с предшествующей и совре- менной ему литературой, с которой он находится в постоянном диалоге, понимаемом как борьба писателя с существующими литературными формами. Французская исследовательница вос- приняла идею диалога чисто формалистически, ограничив его исключительно сферой литературы и сведя ее до диалога между текстами, т. е. до интертекстуальности. Однако подлинный смысл этой операции Кристевой становится ясным лишь в кон- тексте теории знака Ж. Дерриды, который предпринял попытку лишить знак его референциальной функции.

Под влиянием теоретиков структурализма и постструктура- лизма (в области литературоведения в первую очередь А. Ж. Греймаса, Р. Барта, Ж. Лакана, М. Фуко, Ж. Дерриды и др.), отстаивающих идею панъязыкового характера мышления, созна- ние человека было отождествлено с письменным текстом как якобы единственным возможным средством его фиксации более или менее достоверным способом. В конечном счете эта идея свелась к тому, что буквально все стало рассматриваться как текст: литература, культура, общество, история и, наконец, сам человек.

Положение, что история и общество могут быть прочитаны как текст, привело к восприятию человеческой культуры как единого интертекста, который в свою очередь служит как бы предтекстом любого вновь появляющегося текста. Другим важ- ным следствием уподобления сознания тексту было интертексту- альное растворение суверенной субъективности человека в тек- стах-сознаниях, составляющих "великий интертекст" культурной традиции. Таким образом, автор любого текста (в данном слу- чае уже не имеет значения, художественного или какого друго- го), как пишет немецкий критик М. Пфистер, "превращается в пустое пространство проекции интертекстуальной игры" (239, с. 8). Кристева при этом подчеркивает бессознательный характер этой "игры", отстаивая постулат имперсональной "безличной продуктивности" текста, который порождается как бы сам по себе, помимо сознательной волевой деятельности индивида: "Мы назовем ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬЮ (выделено автором -- И. И. ) эту текстуальную интер-акцию, которая происходит внутри отдельного текста. Для познающего субъекта интертек- стуальность -- это признак того способа, каким текст прочиты- вает историю и вписывается в нее" (269, с. 443). В результате текст наделяется практически автономным существованием и способностью "прочитывать" историю. Впоследствии у деконст- руктивистов, особенно у П. де Мана, это стало общим местом.

Концепция интертекстуальности, таким образом, тесно связана с проблемой теоретической "смерти субъекта", которую возвестил еще Фуко (61), а Барт переосмыслил как "смерть автора" (т. е. писателя) (10), и "смертью" индивидуального текста, растворенного в явных или неявных цитатах, а в конеч- ном счете и "смертью" читателя, неизбежно цитатное сознание которого столь же нестабильно и неопределенно, как безнадеж- ны поиски источников цитат, составляющих его сознание. От- четливее всего эту проблему сформулировала Л. Перрон- Муазес, заявившая, что в процессе чтения все трое: автор, текст и читатель -- превращаются в единое "бесконечное поле для игры письма" (332, с. 383).

Все эти идеи разрабатывались одновременно в различных постструктуралистских теориях, но своим утверждением в каче- стве общепризнанных принципов современной литературоведче- ской парадигмы они обязаны в первую очередь авторитету Ж. Дерриды. Как отмечает Пфистер, "децентрирование" субъекта, уничтожение границ понятия текста и самого текста вместе с отрывом знака от его референта, осуществленным Дерридой, свело всю коммуникацию до свободной игры означающих и породило картину "универсума текстов", в котором отдельные безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и на все сразу, поскольку они все вместе являются лишь частью всеобщего текста", который в свою очередь совпадает со всегда уже "текстуализированными" действительностью и историей.

Концепция Кристевой в благоприятной для нее атмосфере постмодернистских и деконструктивистских настроений быстро получила широкое признание и распространение среди литерату- роведов самой различной ориентации. Она облегчила, и теорети- чески, и практически, осуществление идейной сверхзадачи по- стмодерниста: деконструировать противоположность между критической и художественной продукцией, а равно и классиче- скую оппозицию субъекта объекту, своего чужому, письма чте- нию и т. д.

Каноническую формулировку понятий "интертексту- альность" и "интертекст", по мнению большинства западных теоретиков, дал Р. Барт: "Каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст пред- ставляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат. Об- рывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фраг- менты социальных идиом и т.