Он повертел свою штучку в пальцах с рассеянным видом, как люди перебирают четки. Заметил, что я смотрю внимательно, усмехнулся, спрятал безделушку в карман.

– Волнение? Не хотелось бы мне, моя нежная госпожа, чтобы кроме восприимчивости вам была свойственна также чрезмерная чувствительность. Это изысканнейшее свойство, в особенности когда сочетается с красотою и с обаянием ума, но опасное для тех, кто отправляется в такое место, не зная, чего ищет и что его ждет...С другой стороны, прошу вас, не путайте умбанду и кандомбле. Во втором случае мы имеем дело с автохтонным афро-бразильским культом, первое же – достаточно поздний цветок, распустившийся, когда привили к туземным ритуалам побеги европейской эзотерической культуры, полной мистицизма, я бы сказал, тамплиерства...

Тамплиеры, похоже, гонялись за мною повсюду. Я сказал Алье, что ими занимался. Он посмотрел на меня с интересом.

– Любопытное совпадение, мой дорогой друг. Здесь, на широтах Южного Креста, встреча с юным тамплиером...

– Я не хотел бы, чтоб вы меня сочли адептом...

– Ну что вы, дорогой Казобон. Знали бы вы, сколько несерьезности бытует в этой сфере.

– Знаю, знаю.

– Тогда о чем говорить. Но мы должны увидеться до вашего отъезда. И мы назначили друг другу встречу на другой день, с тем чтобы отправиться вместе на исследование грандиозного портового базара.

Мы встретились там на следующее утро. Это был рыбный рынок, арабский базар, ярмарка отпущения грехов, которая пожирала все, как рак, это был Лурд, который оказался под властью зла, где заклинатели дождя сосуществуют с экстатическими и заклейменными капуцинами, и все это среди искупительных мешочков с молитвой, зашитых в подкладку, рук из полудрагоценного камня, показывающих фиги, коралловых рогов, распятий, звезд Давида, фаллических символов доиудейских религий, гамаков, ковров, сумок, сфинксов, священных сердец, колчанов племени Бороро, ожерелий из ракушек. Вырождающаяся мистика европейских завоевателей растопилась в органической обрядности рабов настолько, что цвет кожи каждого здесь присутствующего мог поведать историю утраченной генеалогии.

– Вот, – сказал Алье, – образ того, что в учебниках по этнологии называется бразильским синкретизмом. Слово безобразное, если воспринимать его по канонам официальной науки. Но в более высоком смысле синкретизм – это признание единого Предания, которае пересекает и питает все религии, все знания, все философии. Мудрец не тот, кто различает, а тот, кто сопоставляет полоски света, откуда бы они ни исходили... Итак, эти рабы или потомки рабов мудрее этнологов из Сорбонны. Хоть вы меня понимаете, моя прекрасная дама?

– Не умом, – ответила Ампаро – нутром. Простите, но мне кажется, что граф де Сен-Жермен не выразил бы таким образом свои мысли. Я хочу сказать, что родилась в этой стране, и даже то, чего я не знаю, находит отклик вот здесь,.. – Она прикоснулась к груди.

– Что сказал однажды вечером кардинал Ламбертини даме, декольте которой украшал роскошный крест, покрытый бриллиантами? Какое счастье умереть на этом распятии! И я хотел бы произвести эти слова. Вы оба должны извинить меня. Ведь я родом из эпохи, в которой каждый готов был навлечь на себя проклятье, лишь бы воздать почести очарованию. Вы хотите остаться одни? Мы будем поддерживать связь.

– Он мог бы быть твоим отцом, – сказал я Ампаро, увлекая ее в пестроту выставленных товаров.

– И даже дедушкой. Он дал нам понять что ему как минимум тысяча лет. Ты ревнуешь к мумии фараона?

– Я ревную к тому, что зажигает в твоей голове светильник.

– Прекрасно, ведь это любовь.




27


Рассказывая однажды, что он встречался с Понтием Пилатом в Иерусалиме, он досконально описал жилище наместника и перечислил блюда, поданные к столу. Кардинал де Роган, полагая, что слушает вымышленный рассказ, обратился к камердинеру графа Сен-Жермена, седоволосому и с виду почтенному: «Друг мой, сказал он, мне трудно верить всему тому, что рассказывает ваш патрон. Что он чревовещатель, это я допускаю; что он умеет изготовлять золото – пусть и так; но что ему лет уже две тысячи и что он обедывал с Понтием Пилатом – это для меня чересчур. Это ведь шутка, не правда ли?» – «Не могу знать, милостивый государь, – отвечал с наивным видом камердинер, – я на службе у господина графа всего только четыреста лет».

    Коллен де Планси, Инфернальный словарь /Collin de Plancy, Dictionnaire infernal, Paris, Mellier, 1844, p. 434/

Шли дни, я был целиком захвачен Салвадором. В гостинице я бывал немного. Перелистывая именной указатель книги о розенкрейцерах, я обнаружил там графа Сен-Жермена. Смотри-ка, сказал я сам себе, прямо как на заказ.

Вольтер писал о нем: «человек, никогда не умиравший, который знал все», но Фридрих Прусский был с ним не согласен и именовал Сен-Жермена «смехотворный граф». Хорас Уолпол полагал, что это был некий итальянец, или испанец, или поляк, разбогатевший в Мексике, а после этого бежавший в Константинополь вместе с драгоценностями жены.