А то, что этот Бутру имеет дело с ядовитыми веществами, так это установил даже почетный суд, созванный лионскими мартинистами...

– Основываясь на клевете... – вставил Браманти. – Будет вам, знаете! Дела такого сорта всегда строятся на косвенных уликах...

– Пусть так, но суд почему-то умолчал о том, что господин Гро был алкоголиком и имел последнюю стадию цирроза.

– Да не прикидывайтесь вы ребенком! Колдовство действует естественным путем, и, если кто-то болен циррозом, его бьют по больному органу, – это азбука черной магии...

– Так, значит, если кто помирает от цирроза, так это дело рук добропорядочного Бутру? Не смешите меня!

– Вот как! Тогда расскажите же, что происходило в Лионе в эти две недели! Заброшенная капелла, гостия с тетраграмматоном, и там ваш дорогой друг аббат Бугру, на нем красная роба, у него опрокинутый крест, и там же мадам Олкотт, она его персональная медиум, чтоб не сказать вам хуже, и у ней возникает трезубец на лбу, и пустые бокалы наполняются кровью, и аббат плюет адептам в рот. Все это справедливо, не так ли?

– Вы слишком начитались Гюисманса, дорогуша! – заржал Браманти. – Это было культурное мероприятие, историческая реконструкция, как те что организуют в школе Уикка и в друидических коллежах!

– О да! Венесьянский карнавал!

Дальше послышался какой-то грохот, как будто Браманти кинулся крушить противника, а Алье его оттаскивал.

– Вы это видите, вы это видите, – пронзительно вопил француз, – но будьте внимательны, Браманти, спросите вашего дорогого Бутру, что ему произошло! Вы этого еще не знаете, но он в госпитале, спросите, кто ему разбил физиономию! Я не практикую такое ваше вредительство, но я немножко о нем понимаю тоже, и когда я видел, чго в моем апартаменте дьяволетты, я сделал на паркете круг для протекции, а так как я в это не верю, но ваши дьяволетты да, я взял кармелитанский капюшон, и я сделал ему реприманд, обратную порчу, о да. У вашего аббата произошел неприятный момент!

– Вот, вот! – неистовствовал Браманти. – Видите теперь, что колдую не я, а он?

– Господа, ныне довольно. – Голос Алье прозвучал вежливо, но твердо. – Будьте добры выслушать меня. Вы знаете, до чего высоко я ценю, в познавательном плане, подобные обращения к устаревшим ритуалам. Я уважительно отношусь к люциферианской церкви и к религии Сатаны независимо от демонологических частностей. Как вы знаете, я настроен несколько скептически в этом отношении, но в конце концов все мы принадлежим к одному и тому же духовному рыцарству, что в свою очередь требует от нас минимальной солидарности. И кроме того, господа, можно ли припутывать Князя Тьмы к мелким персональным дрязгам! Что за мальчишество! Бросьте, все это россказни оккультистов. Вы ведете себя как обыкновенные франкмасоны. Бутру отстал от нас, будем откровенны, и хорошо бы вы, милый Браманти, посоветовали Бутру перепродать какому-нибудь старьевщику всю его бутафорию, она подойдет для постановки оперы Гуно...

– А, а, ловко сказано, – подхихикивал француз, – антураж как в оперетт...

– Не будем придавать значения мелочам. Состоялась дискуссия по вопросам, которые принято называть литургическими формальностями, и заполыхали страсти... Не будем же материализовать духов! Поймите только, друг мой Пьер, что мы ни в малой степени не ставим под сомнение возможность потусторонних явлений в вашем доме, это одна из самых естественных в мире вещей, но при минимальном здравом смысле многое можно объяснить полтергейстами.

– Ну, это не исключено, – отозвался Браманти, – так как астральная конъюнктура в настоящий период...

– Ну вот именно! Теперь пожмите друг другу руки, обнимитесь по-братски!

Зашелестели взаимные извинения.

– Да вы и сами знаете, – говорил Браманти, – что иногда чтобы связаться с теми, кто действительно ищет посвящения, необходимо прибегать к фольклору. Даже торгаши из «Великого Востока», которые ни во что не верят, прибегают к определенному ритуалу.

– О да, натурально, ритуал...

– И будем помнить, что сейчас не времена Кроули, ладно? – подвел итог Алье. – Простите, я должен вас покинуть, у меня гости.

Мы спешно возвратились на диван и встретили Алье в непринужденных и свободных позах.




47


Итак, высочайшее наше усилье было в том, чтоб найти порядок для этих семи мер, надежный, достаточный, достойный, и который держал бы постоянно чувства пробужденными и память потрясенной... Подобная высочайшая и несравненная расстановка не только имеет целью сохранить для нас доверенные вещи, слова и умения... но она еще сообщает истинное познание....

    Юлий Камилл Дельминий, Идея театра. Вступление /Giulio Camillo Delminio, L'idea del Theatre, Firenze, Torrentino, 1550, Introduzione/

Через несколько минут к нам вышел Алье.

– Прошу извинить меня, дорогие друзья. У меня был неприятный разговор, и это еще мягко сказано. Наш друг Казобон знает, что я отношу себя к почитателям истории религии, и потому люди нередко прибегают к моим познаниям, может быть, даже, скорее, к моему здравому смыслу, чем к учености.