В полу норы устроен люк в подземелье, Резервуар, подземный кишечник, используемый с незапамятных времен для хранения контрабандного товара. Подземелье необыкновенно сырое, поскольку стены его соприкасаются с парижской канализацией, лабиринтом преступного мира, и от этого соседства они источают несказанную вонь; перегородка настолько тонка, что достаточно при помощи Лучано, вернейшего слуги в преступных делах, проделать в стене отверстие, и вода хлынет в подвал, заставив обрушиться и так шатающиеся стены, Резервуар соединится с канализацией, где сейчас плавают толстые гниющие крысы, и тогда темная поверхность подземелья, что сейчас виднеется сквозь люк, станет преддверием ночной гибели: далеко-далеко Сена, затем – море...

Из люка свешивается веревочная лестница, закрепленная за верхний край, на которой, почти касаясь воды, устраивается с ножом Лучано: одна рука его крепко ухватилась за верхнюю перекладину, вторая сжимает огромный нож, а третья готова схватить жертву. «А теперь сиди тихо и жди, – говорю я ему, – увидишь, что будет».

Я убедил тебя убрать всех мужчин со шрамами – пойдем со мной, будь навеки моей, давай избавимся от этих назойливых существ, я хорошо знаю, что ты их не любишь, сама об этом говорила, мы будем только вдвоем, ты и я, да еще подземные течения.

Ты как раз вошла, надменная, словно весталка, скрюченная и сварливая, как ведьма – о, адское видение, ты, от которой содрогается вся моя многовековая утроба и грудь сжимается в тисках желания, о, пленительная мулатка, ведущая меня к погибели. Я разрываю тонкую батистовую сорочку, которая украшала мою грудь, ногтями прорываю в ней кровавые борозды и ощущаю, как страшный жар обжигает мне губы, холодные, словно длань змия. Я не в силах сдержать глухой рев, который поднимается из самых глухих закоулков моей души и прорывается сквозь галерею моих звериных зубов – мое "я", кентавр, изрыгаемый из глубин Тартара – и почти не слышно, как лет саламандра, я же подавляю рев и приближаюсь к тебе с ужасающей улыбкой на лице.

– Дорогая моя София, – говорю я мягко и вкрадчиво, как способен говорить лишь тайный шеф Охранки, – иди сюда, я ждал тебя, давай вместе скроемся во мраке, – и ты смеешься липким смешком, сморщившись, предвкушая наследство или добычу, рукопись «Протоколов», которую можно будет продать царю... Как хорошо ты умеешь скрывать под этим ангельским личиком свою сатанинскую природу; ты, целомудренно прикрытая андрогинными джинсами, почти прозрачной сорочкой, которая прячет позорную лилию, выжженную на белой коже твоего плеча палачом из Лилля!

Прибыл первый дурак, которого я заманил в эту ловушку. Я с трудом различаю черты его лица, скрытого капюшоном, но он показывает мне знак тамплиеров из Провэна. Это Соапез, наемный убийца группы из Томара.

– Граф, – говорит он, – долгожданный момент наступил. Слишком долго мы были рассеяны по свету. У вас есть последняя часть послания, у меня – та, которая появилась в самом начале Великой Игры. Но это уже другая история. Давайте объединим наши силы, а остальные... Я завершаю фразу за него:

– ...А остальные пусть идут к чертям. Подойди к центру зала, брат мой, там стоит ларец, а в нем то, что ты ищешь столько веков. Не бойся темноты, она не угрожает, а защищает.

Этот дурачок двигается почти на ощупь. Глухой, едва уловимый звук. Он упал в люк, и Лучано, поймав его у самой воды, вонзает острие ножа, молниеносно подрезает горло, потоки пузырящейся крови вливаются в клокочущую навозную жижу.

Стук в дверь.

– Это ты, Дизраэли? – Да, я, -отвечает незнакомец, в котором мои читатели без труда узнают великого магистра английской группы, находящегося уже на самой вершине власти, но постоянно неудовлетворенного. Он произносит:

– My Lord, it is useless to deny, because it is impossible to conceal, that a great part of Europe is covered with a network of these secret societies, just as the superficies of the earth is now being covered with railroads...[122 - Мой господин, это бесполезно отрицать, ибо невожможно скрыть, что большая часть Европы покрыта сетью этих тайных обществ, подобно тому, как поверхность Земли сейчая покрывается рельсами... (англ.)]

– Ты это уже говорил в Палате Общин 14 июля 1856 года, я все помню. Перейдем, однако, к делу.

Бэконовский еврей цедит сквозь зубы ругательства. Он продолжает:

– Их слишком много. Тридцать Шесть Невидимых превратились уже в триста шестьдесят. Умножь на два – и получишь семьсот двадцать. Вычти сто двадцать лет, по истечении которых открывается дверь, и получишь шестьсот, как во время атаки под Балаклавой.

Чертовски разумный человек, для которого цифры не представляют никакого секрета.

– И что из этого?

– У нас есть золото, а у тебя – карта. Давай объединим наши силы, и мы будем непобедимы.

Жестом, полным величия, я указываю на несуществующий ларец, и ему, ослепленному вожделением, кажется, что он его действительно видит в темноте. Идет, падает.

Зловещий блеск лезвия Лучано, и несмотря на темень, я замечаю, как в застывших зрачках англичанина замерло удивление.