И сейчас, в 1952 г., автор этих строк все еще хранит в душе воспоминание о том, как все в нем воспротивилось этому совету и он твердо решил не следовать ему. Случилось так, что впоследствии, когда тетя преждевременно умерла, так и не закончив публикации писем Уолпола, дядя сам нарушил свои интеллектуальные принципы, принеся их в жертву на алтарь любви к жене. После ее смерти он продолжил ее дело, и надо сказать, что его непрофессиональная литературная работа не прошла незамеченной. После публикации писем в «Тайме» они очень широко цитировались. Между тем его племянник, несмотря на благое решение не следовать неверным советам, чуть было не зашел в интеллектуальный тупик, из которого специалист по Данте благополучно вышел благодаря трагическому событию в собственной семье.

Одиннадцать лет своей юности, с осени 1900 до лета 1911 г., провел я в непрекращающейся гонке, то готовясь к экзаменам, то сдавая их. Общий деморализующий эффект этих трудов был тот, что я медленно, но верно забывал о первоначальном решении никогда не становиться специалистом. В 1911 г., будучи аспирантом последнего года обучения, я вдруг с удивлением обнаружил, что поразивший меня порок узкой специализации охватил и моего старшего друга Г. Л. Чизмена, некогда вдохновлявшего меня своим примером и разбудившего мой интерес к поздней Римской империи.

С памятью о былых интеллектуальных пристрастиях Чизмена я направился в Нью-Колледж, где он работал ассистентом по римской истории. Этой поездке предшествовала встреча с д-ром Бусселем, весьма талантливым ученым, который вынашивал идею всколыхнуть в Оксфорде волну интереса к истории Византии. При расставании мы решили расширить круг приверженцев этой идеи. Я не сомневался, что в Нью-Колледже предложение д-ра Бусселя найдет горячую поддержку. К моему удивлению и разочарованию, эта идея вызвала самый резкий протест, словно в моем лице к ним явился Мефистофель, искушая разрушить устоявшийся монастырский порядок. Ассистент Чизмен популярно разъяснил мне, что его долг состоит в том, чтобы как можно глубже овладеть тем предметом, преподавание которого на него возложил колледж. Расширение же границ научной деятельности ему совершенно не под силу. Одним словом, Византия его решительно не интересовала.

Летом 1911 г. автор этих строк был назначен ассистентом по греческой и римской истории в Баллиоле. Сдав последний академический экзамен, он посчитал себя достаточно просветленным, чтобы уже больше никогда не сдавать экзаменов. И этого правила он придерживается с тех пор неукоснительно.

В том же 1911 г. я решил использовать полагающийся мне после сдачи экзаменов довольно длительный отпуск для штудирования источников но римской истории. Занятия свои я прерывал только ради поездок в Париж, Рим и Афины, а в 1912 г. вернулся в Оксфорд уже в качестве члена совета колледжа. Оценив всю прелесть дальних странствий, я стал отдавать минимум времени музеям и библиотекам. Во мне проснулась дремлющая страсть к общению с природой, которую я старался удовлетворить, путешествуя по возможности пешком. К счастью, у меня хватило ума, чтобы понять, что ландшафт эллинского мира стоит того, чтобы его видеть своими глазами, ибо он являет собой картину, не имеющую равных.

Однако жизнь вторгалась в академический мир ученого странника и преподносила задачи совсем иного рода. Вечером 8 ноября 1911 г., возвращаясь в Рим из экспедиции на этрусские могильники в Черветери и Корнето, юный открыватель древностей неожиданно для себя заметил, что соседи его по вагону, неаполитанцы, весьма недружелюбно поглядывают на солдат, заполонивших вагон. Это был своеобразный отголосок военных действий, развернувшихся в Триполитании [[667] - Имеется в виду т. н. Триполитанская война 1911-1912 гг., в ходе которой Италия захватила Ливию у Оттоманской империи; в этой войне Великобритания, министром иностранных дел которой был тогда сэр Эдуард Грей (1862-1933), поддерживала, хотя и косвенно, Турцию – отсюда и неприязнь неаполитанцев к молодому англичанину.] 18 ноября 1911 г. мне предстояло пересесть с итальянского судна на греческое. Я должен был плыть в Патрас, а итальянское судно не осмеливалось приближаться к враждебному турецкому берегу. Проведя следующие восемь месяцев в греческих деревушках, я наслушался в местных кафе разговоров о «международной политике сэра Эдуарда Грея». Вовсю дискутировался вопрос, когда начнется война – этой весной или следующей? Пастухи и землепашцы, торговцы и ремесленники, казалось, все, включая малых детей, имели свой взгляд на эту проблему. И только автор этих строк упивался ландшафтами континентальной Греции и Крита, где средневековые французские замки и более поздние венецианские крепости состязались в таинственности с эллинскими храмами и минойскими дворцами.

Дважды во время этого бесшабашного путешествия оксфордский лектор подвергался аресту как турецкий шпион. Первый раз, вечером 16 ноября 1911 г., он был задержан итальянским карабинером, а второй – 21 июля 1912 г. – остановлен греческим военным патрулем.

Под конец своего путешествия я оказался в больнице с дизентерией, после того как напился из ручья кристально чистой на первый взгляд воды.