Скачать 94.31 Кбайт
Традиция внутренних школ ушу
Мудрость предстает
"праздностью" -- вестницей полной освобожденное_ духа, но эта
возвышенная, культивированная праздность вовсе не равнозначна
беспечности и легкомыслию, от нее веет самоуглубленной работой духа,
она исполнена безупречной внутренней сосредоточенности; она,
поистине, сродни подвижничеству, но подвижничеству, которое
свершается в гуще повседневной жизни и не отделено от обычных
житейских дел. Величайший мудрец, говорили древние даосы, живет
"погребенным среди людей".
"Мудрый не отличается от других в том, что он говорит,
действует и мыслит. А тем, что он никогда не говорит, не действует
и не размышляет, он отличается от других людей" (изречение из
даосского трактата "Гуань Иньцзы").
В наследии ушу мы тоже рано или поздно открываем для себя
практику, в которой на удивление органично и ненасильственно
соединяется методика оздоровления и омоложения, техника рупокашного
боя, эстетизм телесной пластики и моральное совершенствование. И все
эти аспекты традиции ушу пронизаны духом легкой, как бы
непритязательной и потому истинно жизненной свободы. Последнее слово
здесь принадлежит все-таки самому человеку, не связанному застывшими
формами, погруженному в стихию вольного творчества -- настолько
вольного, что мудрый даже "забывает" о себе. Возможно же такое
потому, что китайский мастер, каким бы делом он ни занимался, втайне
верит, что в жизни все само собой сходится наилучшим образом и
подлинная красота не может не быть одновременно истинной пользой и
настоящей добродетелью. Мудрость, в китайском понимании, -- это сама
жизнь, но жизнь, открытая человеком, до последней мелочи
осмысленная. Вот это искреннее доверие к жизни и составляет исток
стилистического единства китайской культуры, источник по-детски
чистой радости китайского художника, китайского учителя.
Не следует, конечно, забывать о качественном отличии
мистического опыта дао и опыта предметного. Любовь к дао -- выше
"любви к искусству". Это тонкое различие распространяется и на
традицию ушу. Мастер Сюэ Дянь начал свою книгу о кулачном искусстве
с разговора о различиях между "воинским искусством" и "искусством
дао". "Те, кто упражняются в воинском искусстве, -- писал Сюэ Дянь,
-- заботится о позах и уповают на физическую силу. Те, кто постигают
искусство дао, заботятся о питании энергии и поддержании духа,
движения свои направляют волей, а раскрытия силы достигают через
дух..." Нередко в китайской литературе встречается
противопоставление кулачного искусства и гунфу. Существует даже
старинная поговорка, гласящая: "Все кулачные приемы не стоят одного
гунфу". И еще одно изречение того же рода: "Сила не составляет
кулачного искусства, кулачное искусство не составляет гунфу".
Но довольно примеров. У нас уже не может возникнуть сомнение
в том, что практика ушу была в глазах знатоков чем-то неизмеримо
большим, чем техника оздоровления или рукопашного боя. Речь идет,
очевидно, о такой деятельности, которая каким-то образом соединяет
в себе покой созерцания и действие, а главное, действенность; в
котором сходится бездействие и труд, созерцание и свершение, жизнь
сознания и жизнь тела. В древнекитайских книгах работе предметной,
технике орудий нередко противопоставляется "техника сердца" (синь
шу), т. е. работа с сознанием, медитативная деятельность или
деятельная медитация. Подобная духовная практика позволяет все
свершать без усилия, воздействовать на окружающий мир интимным,
"сердечным" внушением; она предполагает безмолвно-доверительные
отношения между людьми. По той же причине китайский мудрец -- это
обязательно Господин жизни, человек, обладающий всей полнотой
власти, хотя и употребляющий свою власть совершенно ненасильственно
и даже неприметнр для всего живого. В даосских книгах такая
практика, знаменовавшая слияние знания и действенности, именовалась
"сохранением единства" (шоу и), ведь "следование великому Пути" и
есть, как мы уже знаем, достижение, реализация всей полноты
человеческих свойств жизни. Эта практика лежит у истоков
человеческой культуры, коль скоро культура есть жизнь, пронизанная
сознанием, жизнь осмысленная и сознательно прожитая.
Надо сказать, что практика ушу рассматривалась старыми
мастерами именно как проявление такого рода синтетически единой
практики мудрого. Знаменитый мастер Сунь Лутан на первой же странице
своей книги "Цюань и шу чжэнь" ("Из
"праздностью" -- вестницей полной освобожденное_ духа, но эта
возвышенная, культивированная праздность вовсе не равнозначна
беспечности и легкомыслию, от нее веет самоуглубленной работой духа,
она исполнена безупречной внутренней сосредоточенности; она,
поистине, сродни подвижничеству, но подвижничеству, которое
свершается в гуще повседневной жизни и не отделено от обычных
житейских дел. Величайший мудрец, говорили древние даосы, живет
"погребенным среди людей".
"Мудрый не отличается от других в том, что он говорит,
действует и мыслит. А тем, что он никогда не говорит, не действует
и не размышляет, он отличается от других людей" (изречение из
даосского трактата "Гуань Иньцзы").
В наследии ушу мы тоже рано или поздно открываем для себя
практику, в которой на удивление органично и ненасильственно
соединяется методика оздоровления и омоложения, техника рупокашного
боя, эстетизм телесной пластики и моральное совершенствование. И все
эти аспекты традиции ушу пронизаны духом легкой, как бы
непритязательной и потому истинно жизненной свободы. Последнее слово
здесь принадлежит все-таки самому человеку, не связанному застывшими
формами, погруженному в стихию вольного творчества -- настолько
вольного, что мудрый даже "забывает" о себе. Возможно же такое
потому, что китайский мастер, каким бы делом он ни занимался, втайне
верит, что в жизни все само собой сходится наилучшим образом и
подлинная красота не может не быть одновременно истинной пользой и
настоящей добродетелью. Мудрость, в китайском понимании, -- это сама
жизнь, но жизнь, открытая человеком, до последней мелочи
осмысленная. Вот это искреннее доверие к жизни и составляет исток
стилистического единства китайской культуры, источник по-детски
чистой радости китайского художника, китайского учителя.
Не следует, конечно, забывать о качественном отличии
мистического опыта дао и опыта предметного. Любовь к дао -- выше
"любви к искусству". Это тонкое различие распространяется и на
традицию ушу. Мастер Сюэ Дянь начал свою книгу о кулачном искусстве
с разговора о различиях между "воинским искусством" и "искусством
дао". "Те, кто упражняются в воинском искусстве, -- писал Сюэ Дянь,
-- заботится о позах и уповают на физическую силу. Те, кто постигают
искусство дао, заботятся о питании энергии и поддержании духа,
движения свои направляют волей, а раскрытия силы достигают через
дух..." Нередко в китайской литературе встречается
противопоставление кулачного искусства и гунфу. Существует даже
старинная поговорка, гласящая: "Все кулачные приемы не стоят одного
гунфу". И еще одно изречение того же рода: "Сила не составляет
кулачного искусства, кулачное искусство не составляет гунфу".
Но довольно примеров. У нас уже не может возникнуть сомнение
в том, что практика ушу была в глазах знатоков чем-то неизмеримо
большим, чем техника оздоровления или рукопашного боя. Речь идет,
очевидно, о такой деятельности, которая каким-то образом соединяет
в себе покой созерцания и действие, а главное, действенность; в
котором сходится бездействие и труд, созерцание и свершение, жизнь
сознания и жизнь тела. В древнекитайских книгах работе предметной,
технике орудий нередко противопоставляется "техника сердца" (синь
шу), т. е. работа с сознанием, медитативная деятельность или
деятельная медитация. Подобная духовная практика позволяет все
свершать без усилия, воздействовать на окружающий мир интимным,
"сердечным" внушением; она предполагает безмолвно-доверительные
отношения между людьми. По той же причине китайский мудрец -- это
обязательно Господин жизни, человек, обладающий всей полнотой
власти, хотя и употребляющий свою власть совершенно ненасильственно
и даже неприметнр для всего живого. В даосских книгах такая
практика, знаменовавшая слияние знания и действенности, именовалась
"сохранением единства" (шоу и), ведь "следование великому Пути" и
есть, как мы уже знаем, достижение, реализация всей полноты
человеческих свойств жизни. Эта практика лежит у истоков
человеческой культуры, коль скоро культура есть жизнь, пронизанная
сознанием, жизнь осмысленная и сознательно прожитая.
Надо сказать, что практика ушу рассматривалась старыми
мастерами именно как проявление такого рода синтетически единой
практики мудрого. Знаменитый мастер Сунь Лутан на первой же странице
своей книги "Цюань и шу чжэнь" ("Из
|
|