Скачать 94.31 Кбайт
Традиция внутренних школ ушу
.."
Жизнь в дао, конечно же, не есть унылая, бессодержательная
пустота. Она являет собой именно Co-бытие, Встречу, пусть даже это
встреча несходного, согласие несогласующегося, мера несоизмеримого.
В сущности, такова и есть природа "Единого движения" мира, "Одной
черты" всех форм, которые соединяют вещи, устанавливая предел каждой
из них, и, следовательно, связывают, разделяя. Человек слаб и
ничтожен перед лицом Одной метаморфозы бытия, но он безмерно велик
своей сопричастностью всеобщему танцу вещей. Так именно изображается
человек в классической живописи Китая: на пейзажах старых китайских
мастеров человек предстает маленькой, подчас иронически-гротескно
выписанной фигуркой, и все же именно он выступает подлинным фокусом
картины. Но этот фокус не явленный, геометрически выстроенный, а
обусловленный ритмической композицией изображения, угадываемый
"чутьем сердца". В центре мироздания стоит неисповедимый внутренний
человек, преемственный в переменах, пришедший первым и
возвращающийся в мир с каждым моментом сознательного существования,
-- "подлинный человек древности".
Как уже отмечалось, символическая реальность есть бездна
метаморфоз или, говори языком даосов, -- "тысяча перемен, десять
тысяч превращении". Это реальность, которая лишь предваряет всякое
существование и в любой момент времени является чем-то "уже
ушедшим". Будучи пределом изменчивости, она исчезает даже прежде,
чем обретет зримый образ. Ее бытие -- как "порыв ветра, вспышка
молнии". В бытии Великого Пути, таким образом, все существует как
указание, как знак, свивается в "вечно вьющуюся нить" смысла, прежде
чем стать явлением, и в этом состоит глубочайшее оправдание
культурной традиции со всем ее письменным наследием. В даосских
книгах жизнь в дао уподобляется "скрытому возбуждению, не
прорывающемуся наружу". Правда "сердечного сознания", в отличие от
истины интеллекта или даже жизни чувств, невыразима и не нуждается
в выражении. Она опознается как "смутно-безбрежный" океан забытья,
мир неуловимо тонких различий. Именно: бездна Хаоса как
неисчерпаемою богатства разнообразия. И это делает мудрость дао
истинно человечной, ведь человечен только разнообразный мир, а мир,
сведенный к одному-единственному порядку, к отвлеченным законам и
правилам всегда будет, по сути, бесчеловечным, даже если он создан
самим человеком. Вот два словесных описания такого
символически-бытийствующего мира:
"Есть вещь, хаотически-завершенная, прежде Неба и Земли
существующая. Как пустотна она! Как смутна! Одиноко стоит и не
изменяет себе... Она может быть Матерью мира. Не умея дать ей имя,
называю ее дао..."
"В пустоте и покое образы уже завершены и изобильны, словно
чаща лесная. Они подобны деревьям в тысячу саженей: От корня до
верхушки -- одно тянущееся целое" (Чэн И, XII в.).
Событие или встреча обусловлены временем. И они всегда
оставляют памятный момент существования. Бытие дао -- это случай как
Судьба, вечнотекучая всевременность. В философии дao не время
является средой раскрытия логической системы понятий (как мыслил для
своей философии, например, Гегель), а, напротив, самое сообщение о
реальности целиком диктуется обстоятельствами времени. Поэтому
"концепции дао" вовсе не существует, но все слова о Великом Пути
указывают на одно и то же, оказываются лишь зовом странствия.
Подобное единение "текущего момента" и всевременности запечатлено в
традиционном китайском понятии времени (ши). Главный конфуцианский
канон -- "Суждения и беседы" -- открывается следующими словами
Конфуция:
"Учиться и всечасно прикладывать выученное к делу -- это ли
не радость?..."
Одни переводчики толкуют наставление Конфуция в том смысле,
что думающий человек должен постоянно применять в жизни плоды
учения, другие полагают, что здесь говорится о возможности
использовать свои познания лишь "время от времени". Оба толкования
допустимы, но несколько односторонни. У основоположника китайской
традиции речь идет, скорее, о "всевременном моменте" как претворении
вечного Пути в конкретных обстоятельствах. Собственно, лишь такая
смычка личных устремлений и среды, целостного постижения и частного
знания способна доставить искреннюю радость. Та же идея неизбежного
Случая как схождения крайностей выразилась, в частности, в следующих
словах Конфуция, по-своему классических для всей китайской традиции.
"Не поговорить с человеком, который достоин разговора, --
значит потерять человека.
Жизнь в дао, конечно же, не есть унылая, бессодержательная
пустота. Она являет собой именно Co-бытие, Встречу, пусть даже это
встреча несходного, согласие несогласующегося, мера несоизмеримого.
В сущности, такова и есть природа "Единого движения" мира, "Одной
черты" всех форм, которые соединяют вещи, устанавливая предел каждой
из них, и, следовательно, связывают, разделяя. Человек слаб и
ничтожен перед лицом Одной метаморфозы бытия, но он безмерно велик
своей сопричастностью всеобщему танцу вещей. Так именно изображается
человек в классической живописи Китая: на пейзажах старых китайских
мастеров человек предстает маленькой, подчас иронически-гротескно
выписанной фигуркой, и все же именно он выступает подлинным фокусом
картины. Но этот фокус не явленный, геометрически выстроенный, а
обусловленный ритмической композицией изображения, угадываемый
"чутьем сердца". В центре мироздания стоит неисповедимый внутренний
человек, преемственный в переменах, пришедший первым и
возвращающийся в мир с каждым моментом сознательного существования,
-- "подлинный человек древности".
Как уже отмечалось, символическая реальность есть бездна
метаморфоз или, говори языком даосов, -- "тысяча перемен, десять
тысяч превращении". Это реальность, которая лишь предваряет всякое
существование и в любой момент времени является чем-то "уже
ушедшим". Будучи пределом изменчивости, она исчезает даже прежде,
чем обретет зримый образ. Ее бытие -- как "порыв ветра, вспышка
молнии". В бытии Великого Пути, таким образом, все существует как
указание, как знак, свивается в "вечно вьющуюся нить" смысла, прежде
чем стать явлением, и в этом состоит глубочайшее оправдание
культурной традиции со всем ее письменным наследием. В даосских
книгах жизнь в дао уподобляется "скрытому возбуждению, не
прорывающемуся наружу". Правда "сердечного сознания", в отличие от
истины интеллекта или даже жизни чувств, невыразима и не нуждается
в выражении. Она опознается как "смутно-безбрежный" океан забытья,
мир неуловимо тонких различий. Именно: бездна Хаоса как
неисчерпаемою богатства разнообразия. И это делает мудрость дао
истинно человечной, ведь человечен только разнообразный мир, а мир,
сведенный к одному-единственному порядку, к отвлеченным законам и
правилам всегда будет, по сути, бесчеловечным, даже если он создан
самим человеком. Вот два словесных описания такого
символически-бытийствующего мира:
"Есть вещь, хаотически-завершенная, прежде Неба и Земли
существующая. Как пустотна она! Как смутна! Одиноко стоит и не
изменяет себе... Она может быть Матерью мира. Не умея дать ей имя,
называю ее дао..."
"В пустоте и покое образы уже завершены и изобильны, словно
чаща лесная. Они подобны деревьям в тысячу саженей: От корня до
верхушки -- одно тянущееся целое" (Чэн И, XII в.).
Событие или встреча обусловлены временем. И они всегда
оставляют памятный момент существования. Бытие дао -- это случай как
Судьба, вечнотекучая всевременность. В философии дao не время
является средой раскрытия логической системы понятий (как мыслил для
своей философии, например, Гегель), а, напротив, самое сообщение о
реальности целиком диктуется обстоятельствами времени. Поэтому
"концепции дао" вовсе не существует, но все слова о Великом Пути
указывают на одно и то же, оказываются лишь зовом странствия.
Подобное единение "текущего момента" и всевременности запечатлено в
традиционном китайском понятии времени (ши). Главный конфуцианский
канон -- "Суждения и беседы" -- открывается следующими словами
Конфуция:
"Учиться и всечасно прикладывать выученное к делу -- это ли
не радость?..."
Одни переводчики толкуют наставление Конфуция в том смысле,
что думающий человек должен постоянно применять в жизни плоды
учения, другие полагают, что здесь говорится о возможности
использовать свои познания лишь "время от времени". Оба толкования
допустимы, но несколько односторонни. У основоположника китайской
традиции речь идет, скорее, о "всевременном моменте" как претворении
вечного Пути в конкретных обстоятельствах. Собственно, лишь такая
смычка личных устремлений и среды, целостного постижения и частного
знания способна доставить искреннюю радость. Та же идея неизбежного
Случая как схождения крайностей выразилась, в частности, в следующих
словах Конфуция, по-своему классических для всей китайской традиции.
"Не поговорить с человеком, который достоин разговора, --
значит потерять человека.
|
|