Сначала я подумал, что это слезы радости, но выражение ее лица ясно показывало, что женщина крайне опечалена. Наконец я не выдержал:

– Я вам поражаюсь, миссис X. Я рассказываю вам такие радостные, такие обнадеживающие новости, а вы как будто расстроены.

– Конечно, я расстроена, – отвечала она. – Я не могу сдерживать слезы, когда подумаю, сколько бедняжка выстрадала.

Тогда я стал пространно объяснять ей, что хотя Сьюзен так много страдала на протяжении всей болезни, зато она, несомненно, многому научилась в этом страдании, преодолела его и, на мой взгляд, отныне будет страдать не больше, чем всякий взрослый человек. На самом деле она будет страдать значительно меньше, чем каждый из нас, благодаря той мудрости, которую она приобрела в битве с шизофренией.

Миссис X. продолжала тихо рыдать.

– Честно говоря, я вас все-таки не понимаю, миссис X. – сказал я. – За последние тринадцать лет вы провели не один десяток подобных бесед с психиатрами, и, насколько я знаю, ни одна из них не была такой оптимистической, как эта. Неужели вместе с печалью вы не чувствуете радости?

– Я не могу не думать о том, какая горькая судьба выпала Сьюзен, – всхлипывала миссис X.

– Послушайте, миссис X., – сказал я, – существует ли что-нибудь такое, что я мог бы сказать о Сьюзен и что порадовало бы и ободрило вас?

– Бедняжка она, вся ее жизнь сплошное страдание, – завывала миссис X.

Внезапно я понял, что миссис X. плакала не о Сьюзен, а о себе. Она плакала от собственной боли и страданий. Но беседа шла о Сьюзен, а не о ней, и она рыдала от имени Сьюзен. Как же она могла это делать, недоумевал я. И тогда я понял, что миссис X. была просто не в состоянии отделить себя от дочери. То, что она чувствовала, должна чувствовать и Сьюзен. Она использовала Сьюзен как средство выражения собственных нужд. Она не делала это сознательно или злостно; но на эмоциональном уровне она действительно не могла воспринимать Сьюзен как личность, отдельную от ее личности. Сьюзен была она сама. В ее сознании Сьюзен как уникальная, другая индивидуальность с уникальным, другим жизненным путем просто не существовала – как, вероятно, не существовал и никто другой. Интеллектуально миссис X. признавала другие личности как отличные от себя. Но на более фундаментальном уровне другие личности для нее не существовали. В самых глубинах ее сознания целостность мира представляла она сама, миссис X., единственная.

В последующей моей практике мне часто встречались матери шизофреников, отличавшиеся таким же ярким нарциссизмом, как миссис X. Это не означает, что нарциссизмом страдают все матери шизофреников или что у таких матерей не могут вырасти нормальные дети. Шизофрения – исключительно сложное заболевание, в котором отчетливую роль играют и наследственные факторы, и среда. Нетрудно, однако, вообразить, какую путаницу вносил в детскую жизнь Сьюзен нарциссизм ее матери, как нетрудно видеть эту путаницу и во взаимоотношениях других детей с их матерями, страдающими нарциссизмом. Вот после обеда миссис X. сидит в дурном расположении духа и жалеет себя, а Сьюзен прибегает из школы с альбомом для рисования: учитель поставил ей высший бал за несколько работ! Дочь с гордостью рассказывает матери о своих успехах, а мать отвечает: "Сьюзен, иди поспи немного. Ты не должна так истощать себя школьными занятиями. Что они себе думают! Никакой заботы о детях". В другой раз после обеда миссис X. весело напевает, а Сьюзен приходит в слезах: несколько мальчишек обижали ее по дороге домой в школьном автобусе; и миссис X. говорит: "Как все-таки здорово, что вам попался такой хороший водитель автобуса. Что вы там только ни вытворяете, а он все терпит и так добр к вам... Я думаю, ты с удовольствием передашь ему небольшой подарок на Рождество".

Поскольку такие люди видят других не как отдельные личности, а как продолжение себя, то им совершенно чуждо сопереживание, умение поставить себя на место другого. Лишенные сочувствия, такие родители обычно неправильно реагируют на поведение детей на эмоциональном уровне: они не замечают и не исследуют детских переживаний. Можно ли удивляться, что их дети вырастают с серьезными отклонениями в понимании, принятии и контроле собственных чувств?

Огромное большинство родителей хотя и не страдают нарциссизмом так явно, как миссис X., в какой-то мере все же не способны принять и одобрить уникальную индивидуальность и "инаковость" собственных детей. Примеры мы видим на каждом шагу. Родители говорят о ребенке: "Он вылитый отец" или ребенку: "Ты в точности похож на твоего дядю Джима", как будто дети и впрямь являются генетической копией родителей или родственников; а между тем законы генетических комбинаций таковы, что все дети генетически чрезвычайно отличаются и от родителей, и друг от друга.

Спортивные отцы загоняют своих юных исследователей в футбольные секции, а ученые отцы заставляют спортивных сыновей корпеть над книгами; и те, и другие выращивают в сыновьях ненужное чувство вины и замешательства. Генеральша жалуется на свою семнадцатилетнюю дочь: "Когда Салли дома, она не выходит из своей комнаты и все пишет печальные стихи.