И все же, избегая боли, сопутствующей процессу пересмотра наших карт реальности, мы в большинстве случаев отказываемся от пересмотра вообще, пресекая любые посягательства или сомнения в истинности этих карт. Мы говорим своим детям: "Не пререкайся со мной, я твой отец". Супруга (супругу) мы увещеваем: "Слушай, живи себе и дай жить мне. А начнешь критиковать – станем жить как собака с котом. Пожалеешь". Престарелые люди говорят членам семьи и всему миру: "Я стар и беспомощен. Если вы будете приставать ко мне, я умру, и на вашей совести будет ответственность за то, что вы превратили мои последние дни в мучение". Мы говорим рабочим нашего предприятия: "Если уж вы имеете наглость критиковать меня, то делайте это по меньшей мере осторожно, иначе вам придется искать другую работу".*

* Не только отдельные люди, но и организации предпочитают защищать себя от возможной критики. Однажды начальник штаба армии направил меня на расследование психологических причин жестокости в войсках и последующего укрывательства. Целью расследования было предупреждение подобного поведения в будущем. Расследование не было одобрено генералитетом армии на том основании, что невозможно обеспечить секретность. "Сам факт такого расследования может подвергнуть нас новой критике. Командующему армией в настоящее время критика больше не нужна", – было сказано мне. Так анализ причин инцидента, скрытого от всех, сам стал объектом укрывательства. Такой стиль присущ не только армии или Белому дому; напротив, он характерен для Конгресса и других федеральных служб, корпораций, даже для учебных и благотворительных учреждений – словом, для всех человеческих организаций. Как отдельным людям необходимо принимать и даже приветствовать критику их карт реальности и modi operandi, если они хотят развивать свою мудрость и производительность, точно так же должны принимать и приветствовать критику организации, чтобы быть жизнеспособными и прогрессивными. Этот факт все глубже осознают такие личности, как Джон Гарднер из "Общего Дела", который убежден, что одной из важнейших и прекраснейших задач, стоящих перед нашим обществом, является построение в ближайшие десятилетия и внедрение в бюрократические структуры наших организаций специальных институций, которые обеспечат открытость и отзывчивость на критику и заменят ныне существующие институции укрывательства и сопротивления.

Стремление избегать критики столь вездесуще, что правильно будет рассматривать его как свойство человеческой природы. Но естественное – это вовсе не обязательно существенное, полезное или неизменное. Столь же естественным было бы справлять нужду в штаны или не чистить зубы. Поэтому мы учимся делать неестественные вещи, пока они не становятся естественными, "второй натурой". И самодисциплина может рассматриваться как приучение себя к неестественному. Это еще одно свойство человеческой природы – быть может, оно-то и отличает нас как людей – способность делать неестественные вещи, выходить за рамки своей природы и тем самым преобразовывать ее.

Нет более неестественного и, вместе с тем, более человеческого акта, чем вхождение в психотерапию. Этим актом мы намеренно открываем себя глубочайшей критике со стороны другого человеческого существа; мы даже платим этому другому за проницательность и пристальность исследования. Человек, лежащий на кушетке в кабинете психоаналитика, – вот символ открытости. Пойти к психотерапевту – это акт величайшего мужества. Не недостаток денег, а недостаток храбрости удерживает людей от психотерапии. Это касается и самих психиатров; каким-то образом они всегда находят себе оправдание в том, что не проходят персональной терапии, хотя понимают, что для них курс самодисциплины еще более необходим, чем для обычных людей. С другой стороны, многие пациенты, кто нашел в себе это мужество, даже на первых этапах психотерапии, вопреки стереотипному представлению о них, оказываются намного сильнее и здоровее, чем обычные, "средние" люди.

Курс психотерапии для нас является неким предельным выражением нашей открытости перед критикой, но подобные возможности постоянно предоставляются нам в наших ежедневных взаимоотношениях – в очереди, на конференции, на тренировке по гольфу, за обеденным столом, в кровати при выключенном свете; с коллегами, начальниками и подчиненными, с приятелями, друзьями, любовниками, с родителями и с детьми.

Женщина с аккуратной прической приходила ко мне уже не раз, но с какого-то времени, поднимаясь после сеанса с кушетки, она стала заново укладывать волосы. Я обратил внимание на этот новый элемент в ее поведении. Она покраснела и рассказала мне, как несколько недель назад, как раз после сеанса, ее муж заметил, что у нее немного примята прическа на затылке. "Я не рассказала ему ничего. Я боюсь, что он будет дразнить меня, если узнает, что я тут лежу на кушетке". Так у нас появилась еще одна тема для работы. Наиболее эффективной психотерапия становится тогда, когда дисциплина, выработанная на "пятидесятиминутках" у врача, начинает распространяться на ежедневные поступки и отношения пациента.