Расширение собственного Я, движение против инерции лени мы называем работой. Движение вопреки страху мы называем мужеством. Любовь, в таком случае, – это один из видов работы или один из видов мужества. Точнее, это работа или мужество, направленные на воспитание, усиление собственного – или чьего-то – духовного роста. Мы можем проявлять мужество или работать не ради духовного роста, а с другой целью, и тогда ни работу, ни мужество нельзя назвать любовью. Но любовь всегда можно назвать работой или мужеством, поскольку она требует расширения нашего Я. Если некоторое действие не является ни работой, ни мужеством, значит, оно не является и любовью. Исключений нет.

Работа любви принимает различные формы, и главной из них оказывается внимание. Когда мы любим кого-то, то уделяем ему наше внимание; мы внимаем развитию этого человека. Когда мы любим себя, то уделяем внимание собственному развитию. Если мы внимательны к человеку, то заботимся о нем. Акт внимания требует, чтобы мы сделали усилие, отложили в сторону все неотложные дела (как об этом говорилось в разделе о дисциплине "вынесения за скобки") и активно переключили свое сознание. Внимание – это акт воли, акт работы против инерции собственного разума. Как говорит Ролло Мэй: "Когда мы анализируем волю с помощью всех современных орудий психоанализа, то совершаем откат назад, на уровень внимания или намерения, где и обитает воля. Усилие, приводящее волю в действие, есть, по существу, усилие внимания; усилие воли – это стремление удержать ясность сознания, напряжение, поддерживающее внимание в сфокусированном состоянии".*

* Love and Will (New York: Delta Books, Dell Pub., 1969), p. 220.

Гораздо более типичный и более важный способ внимания – слушать. Мы расходуем огромную часть времени на слушание, притом почти бесполезно, ибо слушать как следует умеют немногие. Один промышленный психолог как-то сказал мне, что количество времени, посвященное обучению наших детей некоторому предмету, обратно пропорционально частоте использования этих знаний детьми в зрелом возрасте. Так, руководящий работник читает в среднем четыре часа в сутки, разговаривает два часа и слушает восемь часов. Тем не менее в школах мы обучаем детей преимущественно тому, как следует читать, уделяя значительно меньше времени тому, как следует говорить, и совсем не учим их слушать. Я не думаю, что обучение в школе следует распределять пропорционально тому, что мы делаем после школы, но дать нашим детям некоторые навыки слушания было бы разумно – не в том смысле, чтобы им стало легче слушать, а в том, чтобы они поняли, как это трудно – слушать как следует. Слушать как следует означает включить работу внимания, а это неизбежно трудная работа. Не понимая этого или не желая совершать эту работу, большинство людей слушают плохо.

Не так давно я слушал лекцию одного известного ученого на тему о взаимоотношении психологии и религии. Я давно интересовался этими вопросами и уже кое-что понимал в проблеме, поэтому сразу увидел, что лектор действительно крупный мыслитель. А еще я почувствовал любовь в тех огромных усилиях, которых он не жалел, чтобы передать нам на примерах смысл в высшей степени абстрактных понятий, труднодоступных для аудитории. Поэтому я слушал его со всем вниманием, на которое был способен. В течение полутора часов пот буквально струился по моему лицу, хотя в аудитории был кондиционер. К концу лекции у меня жестоко разболелась голова, мышцы шеи свело от напряжения; я чувствовал себя вконец истощенным. Я понял не более половины того, что сказал этот мудрец, но был восхищен многими блестящими открытиями, которые он подарил мне. После лекции, за чашечкой кофе, я прислушивался к высказываниям других слушателей – а это были серьезные люди, интересовавшиеся высшими проблемами культуры. Почти все они были разочарованы. Наслышанные о мудрости и познаниях ученого, они ожидали большего. Они пришли к выводу, что речь у него неясная и что за его мыслью трудно слепить. Он вовсе не такой блестящий лектор, как они ожидали. Одна женщина подытожила, при общем одобрении: "В сущности, он не сказал нам ничего".

В отличие от этих слушателей, я сумел услышать многое из того, что говорил нам этот великий человек, и сумел именно потому, что охотно выполнял работу слушания. Я хотел слушать его по двум причинам: во-первых, я увидел его величие и понял, что то, что он говорил нам, должно иметь большое значение; во-вторых, благодаря моему собственному интересу к проблеме, я был жаден к его знаниям, мне они были необходимы, чтобы укрепить свое разумение, ускорить свое духовное развитие. Мое слушание его было актом любви. Я любил его, потому что увидел в нем человека великого, достойного внимания, и я любил себя, поскольку желал трудиться для собственного духовного роста. Он был учитель, я – ученик; он – дающий, я – принимающий; поэтому моя любовь была практически однонаправленной: ее мотивом было – что я могу приобрести из наших отношений, а не что я могу ему дать. И все же ничуть не исключено, что он мог уловить среди массы слушателей мое внимание, интенсивность моей концентрации, мою любовь – и этим был вознагражден.