Она охотно согласилась, и мы засели за игру. Сражение шло на равных и отличалось обоюдным упорством. Однако утром ей предстояло идти в школу, и в девятом часу она попросила меня ходить быстрее, потому что ей пора было ложиться спать. Я знал, что ей подниматься в шесть часов утра, знал о ее жесткой дисциплине в отношении распорядка дня, но мне подумалось, что иногда неплохо отступить от жестких привычек. Я сказал ей:

– Послушай, что тебе стоит один раз лечь чуть позже? Стоило ли начинать игру, если не можешь ее закончить? Нам с тобой так хорошо, давай доиграем.

Мы продолжали игру, но ей уже было явно не по себе. Минут через пятнадцать она взмолилась:

– Папа, ну пожалуйста, ходи быстрее!

– Бог мой, да что же это такое, – заворчал я. – Шахматы игра серьезная. Если хочешь хорошо играть, то спешка здесь ни к чему. Если же ты не собираешься играть серьезно, то зачем тогда вообще играть?

Так мы играли еще минут десять, и она чувствовала себя ужасно. Затем внезапно она разрыдалась, вскочила и побежала к себе наверх, крикнув сквозь слезы, что сдает эту дурацкую партию.

Я сразу почувствовал себя девятилетним мальчишкой, лежащим среди колючих зарослей у дороги рядом с искалеченным велосипедом. Было очевидно, что я совершил ошибку. Было очевидно, что я не справился с поворотом. Я начинал вечер с намерением провести с дочерью счастливые часы. Девяносто минут спустя она горько рыдала и была так зла на меня, что не могла даже говорить. Что же случилось? Ответ очевиден. Но я не желал ответа; я мучился еще два часа, осознавая тот факт, что я испортил вечер, позволив своей жажде выигрыша стать более важной, чем хорошие отношения с дочерью. Я был глубоко подавлен. Как же я мог до такой степени потерять равновесие? Очень медленно до меня стало доходить, что мое желание выиграть было чрезмерным; мне нужно было хотя бы частично от этого желания отказаться. Но даже маленькая уступка мне казалась немыслимой. Как! Всю жизнь жажда победы служила мне верой и правдой, я много раз побеждал и выигрывал; и вообще, как это можно играть в шахматы и не желать выигрыша! Никогда я не чувствовал себя хорошо, если делал что-либо без увлечения. Как это можно всерьез играть в шахматы – и без увлечения? И все же мне необходимо было измениться; я понял, что моя увлеченность, бойцовские качества и серьезность составляли некий стереотип поведения, который работал и будет и дальше работать на отчуждение моих детей от меня, и если я не сумею как-то изменить его, то будут и дальше повторяться горькие обиды и слезы, которых могло бы и не быть. Я не видел выхода.

Сегодня моя депрессия уже преодолена. Я отказался от некоторой части своего желания выигрывать в играх. Эта часть меня больше не существует, она умерла. Она должна была умереть. Я убил ее. Я убил ее сильным желанием родительской победы. Когда я был ребенком, мое желание побеждать служило мне безупречно. Когда я стал отцом, то увидел, что оно мне мешает. Значит, ему пришло время исчезнуть. Время изменилось, и если я хочу идти с ним в ногу, то должен суметь отречься от выигрышей. Я думал, что буду сожалеть об этом. Оказалось – не сожалею.





БЛАГОТВОРНОСТЬ ДЕПРЕССИИ
Описанные выше случаи – лишь небольшие примеры того, через что проходят, нередко многократно и обстоятельно, люди, решившиеся выдержать курс психотерапии. Период интенсивной психотерапии – это период интенсивного развития, несущего пациенту столько перемен, сколько иные люди не переживают за всю жизнь. Для того чтобы такой скачок в развитии мог осуществиться, необходимо отречься от соответствующей части "прежнего себя". Это неминуемый этап успешной психотерапии. В действительности процесс отречения начинается еще до первого сеанса. Принятие решения об обращении к психиатру обычно само по себе является актом отречения от собственного имиджа "Я-в-норме". Особенно тяжело переживает такое отречение наш брат-мужчина, потому что "Я не в норме, и мне нужна помощь, чтобы понять, почему я не в норме и как мне обрести норму" для него, к сожалению, чаще всего означает "Я слабак, я не мужчина, я неполноценен".

Часто процесс отречения начинается даже раньше, чем пациент приходит к решению обратиться за помощью к психиатру. Я упоминал, что в продолжение всего периода моего отречения от жажды выигрыша я переживал депрессию. Ощущения, связанные с отказом от чего-то любимого или от какой-то привычной части себя, – это и есть депрессия. Поскольку душевно здоровый человек должен развиваться и поскольку потеря или отказ от прежнего себя является неотъемлемой частью душевного и духовного развития, постольку депрессия – нормальное и по существу своему здоровое явление. Ненормальным и нездоровым оно становится лишь в том случае, если что-то мешает процессу отречения, задерживает его, не дает завершиться.*

* Существует много факторов, которые могут помешать процессу отречения и превратить нормальную, здоровую депрессию в хроническую патологию. Одним из таких факторов, наиболее типичных и действенных, являются переживания детства, когда родители – или судьба – в своем безразличии и безответственности отнимают "что-то" у детей, не заботясь о том, готовы ли дети психологически и достаточно ли сильны, чтобы перенести потерю.