спрашивал Галилея относительно построения телескопов заранее намеченной силы, отмечает в своем дневнике, что Галилей считал этот вопрос трудным и нашел "Оптику" Кеплера 1611 г. [18] настолько темной, что, "возможно, сам автор не понимал ее" [19]. В письме к Личети, написанном за два года до смерти, Галилей замечает, что, насколько ему известно, природа света все еще остается неизученной [20]. Даже если рассматривать подобные высказывания с той осторожностью, которой требует столь эксцентричный автор, как Галилей, мы все-таки должны признать, что он знал оптику гораздо хуже, чем Кеплер [21]. К такому же выводу приходит проф. Э. Хоуп, который резюмирует ситуацию следующим образом:

"Утверждение Галилея о том, что, услышав о телескопе, созданном в Нидерландах, он усовершенствовал этот прибор на основании математических вычислений, следует понимать с определенными оговорками, так как в его бумагах мы не находим никаких вычислений, а сообщение в письме о его первых попытках говорит о том, что в его распоряжении не было хороших линз. Шесть дней спустя мы уже видим его на пути в Венецию с улучшенной линзой в руках, которую он везет в подарок дожу Леонардо Донати. Все это похоже не на вычисления, а скорее напоминает метод проб и ошибок. Могли быть вычисления иного рода, которые оказались успешными, так как 25 августа 1609 г. его жалование было увеличено в три раза" [22].

Выражение "метод проб и ошибок" означает, что "в случае с телескопом опыт, а не математика привел Галилея к твердой уверенности в надежности его при бора" [23]. Эта вторая гипотеза о происхождении телескопа также подтверждается сообщениями Галилея, который писал, что он проверил телескоп "сотни тысяч раз на сотне тысяч звезд и других объектов" [24]. Эти проверки завершились удивительно успешно. Современная Галилею литература – письма, книги, памфлеты – свидетельствует о том необычайном впечатлении, которое произвел телескоп как средство улучшения видения земных предметов.

Юлий Цезарь Лагалла, профессор философии в Риме, описывает встречу 16 апреля 1611 г., на которой Галилей демонстрировал свой прибор: "Мы находились на вершине Яникульского холма, недалеко от городских ворот, названных впоследствии воротами Святого Духа, на том месте, где когда-то, как говорят, стояла вилла поэта Марциала, а теперь это собственность его высокопреосвященства архиепископа Мальвазиа. С помощью этого инструмента мы видели дворец знаменитейшего герцога Альтемпса на Тосканском холме столь отчетливо, что легко могли пересчитать все окна, даже самые маленькие, и эго на расстоянии шестнадцати итальянских миль. С того же места мы читали буквы на галерее, воздвигнутой папой Сикстом для бенедиктинцев на Латеранском холме, Так ясно, что различали даже промежутки между буквами на расстоянии по меньшей мере в две мили" [25].

Другие отчеты подтверждают это и подобные события. Сам Галилей указывает на те "большие и важные выгоды, которые можно ожидать от этого инструмента при использовании его на суше и на море" [26]. Следовательно, успех телескопа на Земле не вызывал сомнений. Однако наблюдение с его помощью за небесными. светилами – совсем другое дело.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1
Изменение величин светимости планет порой играло важную роль в развитии планетарной теории. Со гласно Симплицию (О небе, II, 12), Аристотель заметил этот феномен, но не исправил свою астрономию кон центрических сфер. Гиппарх упорядочил величины 'неподвижных звезд с помощью числовой шкалы от 1 (самые яркие звезды) до 6 (едва заметные), определяя величины звезд по их яркости на рассвете (Зиннер Э. {402}, с. 30), и вывел радиальное движение из изменения яркости неподвижных звезд (Плиний. Естественная история, II, 24) и планет (II, 13). Птолемей (Альмагест, IX, 2) определяет задачу планетарной теории как показ того, что "все видимые неправильности происходят благодаря круговому движению (с постоянной угловой скоростью)", и рассматривает две аномалии движения планет, даже не упоминая о яркости. Он "спасает" эти аномалии в том смысле, что истолковывает их в терминах круговых движений с постоянной угловой скоростью, а не в том смысле, что находит некоторую произвольную формулу для предсказания феноменов (Ф. Крафт {Beitrage zur Geschichte der Wissenschaft und Technik, №5. Wiesbaden, 1955, с. 5} обосновал, что именно этот смысл "спасения" является правильным). Согласно Симплицию (О небе, II, 12) и Проклу (Нуро typosis, I, 18), "спасение" данных феноменов в этом смысле включает в себя тот факт, что "планеты сами изменяют свою яркость", а это изменение "спасается" за счет "эксцентров и эпициклов" (там же, VII, 13). Позднее, когда механизм эпициклов стал рассматриваться лишь как средство для вычислений (для справок см. П.Дюгем {81}), изменение яркости было устранено из числа феноменов, которые нужно было "спасать", и иногда они использовалось даже в качестве аргумента против буквального истолкования изменения расстояния между Землей и планетами (см. ниже об Осиандере). Однако некоторые астрономы использовали расхождение между изменением расстояния, вычисленным согласно" одному из вариантов теории Птолемея, и действительными изменениями величины планет в качестве аргумента против системы эпициклов.