Нужно ли запрещать такие переходы? А если не нужно, то при чем здесь недовольство?

Возражение, тесно связанное с предыдущим, отталкивается от понятия объяснения, или редукции, и подчеркивает, что данное понятие предполагает непрерывную связь понятий (другие понятия могут быть использованы для аналогичного аргумента). Предполагается, что теория относительности должна объяснять сохранившие значение части классической физики, следовательно, она не может быть несоизмерима с ней. Ответ на это возражение опять-таки очевиден. Почему ученого, разрабатывающего теорию относительности, должна интересовать судьба классической механики? Существует лишь одна задача, решения которой мы имеем право требовать от теории: она должна давать нам правильное понимание мира, т.е. совокупности фактов, полученных на основе ее собственных фундаментальных понятий. Что добавляют принципы объяснения к этому требованию? Не разумнее ли согласиться с тем, что концепция, скажем классическая механика, которая обнаружила свои недостатки в различных отношениях и испытывает трудности со своими собственными фактами (см. выше о решающих экспериментах), не может содержать вполне адекватные понятия? Не разумнее ли допытаться заменить ее понятия понятиями более успешно развивающейся космологии? Кроме того, почему понятие объяснения должно быть обременено требованием концептуальной непрерывности? Такое понятие объяснения уже давно сочтено чрезмерно узким (когда оно включало в себя условие выводимости) и расширено за счет включения частичных и статистических связей. Ничто не препятствует нам расширить его еще больше и принять, например, "объяснение через двусмысленность (equivocation)".

В таком случае несоизмеримые теории могут быть опровергнуты с помощью указания на их собственные разновидности опыта, т.е. с помощью открытия внутренних противоречий, которыми они поражены. (Однако в отсутствие соизмеримых альтернатив эти опровержения совершенно беспомощны, что можно видеть из аргументов в пользу пролиферации, приведенных в гл. 2 и 3.) Нельзя сравнить содержания этих теорий, и невозможно оценивать их правдоподобность, за исключением тех случаев, когда мы остаемся в рамках отдельной теории (вспомним, что проблема несоизмеримости возникает лишь тогда, когда мы анализируем изменение универсальных космологических концепций, частные же теории 'редко ведут к серьезным концептуальным изменениям). Ни один из тех методов, которые Карнап, Гемпель, Нагель, Поппер и даже Лакатос хотели бы использовать для рационального истолкования научных изменений, не может быть применен, а тот, который все-таки можно использовать – метод опровержения, – в значительной мере теряет свою силу. Остаются лишь эстетические оценки, суждения вкуса, метафизические предубеждения, религиозные склонности – короче говоря, наши субъективные желания: в своих наиболее прогрессивных и общих аспектах наука возвращает индивиду ту свободу, которую он теряет, занимаясь ее более прозаически-скучными частями, и даже образ ее "третьего мира", развитие ее понятий перестают быть "рациональными". В этом состоит последний аргумент, нужный для обоснования выводов гл. 17 (и книги в целом перед наиболее изощренными рационалистами).

ПРИЛОЖЕНИЕ 5
Уорф говорит об "идеях", а не о "событиях" или "фактах", и потому трудно понять, одобрил бы он мое развитие его точки зрения или нет. С одной стороны, он говорят о том, что "время, скорость и материя несущественны для построения стройной картины универсума" ({389}, с. 216), и утверждает, что "мы расчленяем природу, организуем ее в понятия и приписываем словам значения в значительной степени потому, что отчасти 'согласны делать это именно таким образом" (с. 213). Отсюда, по-видимому, должно следовать, что существенно различные языки не только постулируют разные идеи для упорядочивания одних и тех же фактов, но постулируют также разные факты. Я думаю, "принцип лингвистической относительности" говорит именно об этом. Согласно этому принципу, "люди, пользующиеся заметно разными грамматиками, направляются своими грамматиками к наблюдениям различных типов и к разным оценкам внешне сходных актов наблюдения, в связи с чем они не являются эквивалентными наблюдателями и должны приходить к различным представлениям о мире" (с. 221). Однако "более строгие формулировки" (с. 221) этого принципа уже содержат в себе некоторый новый элемент и говорят о том, что "одни и те же физические свидетельства не приводят всех наблюдателей к одной и той же картине универсума, за исключением тех случаев, когда их лингвистические основания сходны или их можно каким-либо образом сравнять" (с. 214, курсив мой. – П.Ф.). Последнее может означать либо то, что наблюдатели, пользующиеся значительно различающимися языками, будут постулировать разные факты при одних и тех же физических обстоятельствах в одном и том же физическом мире, либо то, что они будут одинаковые факты упорядочивать разными способами.